Повести

сеном, навозом, скотом, три овцы испуганно кидались из угла в угол: одну, с белым пятнышком на лбу,

Петр словчился удержать за шерсть, и тогда он ловко и сильно обхватил ее шею, почувствовав какую-то

полузабытую радость добычи. Потом, пока он держал, а хозяин резал ей горло и овца билась на соломе,

в которую стекал ручеек парной крови, в его чувствах возникло памятное с детства ощущение пугливой

радости, когда в конце осени отец вот так же резал одну или две овцы сразу, и он, будучи подростком,

помогал ему. Все было таким же: и запахи в скотном сарае, и метание в предсмертном испуге овец, и

терпкая парность крови на морозе...

177

Поле, на которое Рыбак свернул от кустарника, оказалось неожиданно широким и длинным: наверно,

около часа они шли по его целине. Рыбак не знал точно, но чувствовал, что где-то на их пути должна

быть дорога, та самая, по которой недолго они шли сюда, потом начнется склон в сторону речки. Однако

прошло много времени, они отмерили километра два, если не больше, а дороги все не было, и он начал

опасаться, что они могли перейти ее, не заметив. Тогда нетрудно было потерять направление, не

вовремя повернуть влево, в низину. Плохо, что эта местность была ему мало знакома и он даже не

расспросил о ней у местных партизан в лесу. Правда, тогда он не думал, что им придется забрести так

далеко.

Рыбак остановился, подождал Сотникова, который, отстав, обессиленно тащился в сумраке. На месяц

наплыла сизая плотная мгла, ночь потемнела, вдали и вовсе ничего нельзя было различить. Он сбросил

на снег овцу, положил на ее бок карабин и с облегчением расправил натруженные плечи. Минуту спустя

заплетающимся шагом к нему притащился Сотников.

- Ну как? Ничего?

- Знаешь... Ты уж как-нибудь. Сегодня я не помощник.

- Ладно, обойдется, - отсапываясь, сказал Рыбак и перевел разговор на другое: - Ты не приметил, мы

правильно идем?

Тяжело дыша, Сотников посмотрел в ночь.

- Вроде бы правильно. Лес там.

- А дорога?

- Тут где-то и дорога. Если не свернула куда.

Оба молча вгляделись в сумеречную снежную даль, и в это время в шумном порыве ветра их

напряженный слух уловил какой-то далекий неясный звук. В следующее мгновение стало понятно, что

это чуть слышный топот копыт. Оба враз повернулись навстречу ветру и не так увидели, как угадали в

сумерках едва заметное, неясное еще движение. Сперва Рыбаку показалось, что их догоняют, но тут же

он понял, что едут не вдогон, а скорее наперерез, наверно, по той самой дороге, которую они не нашли.

Ощутив, как дрогнуло сердце, он скоренько закинул за плечо карабин. Однако тут же чутье подсказало

ему, что едут в отдалении и мимо, правда, останутся ли они незамеченными, он определить не мог. И он,

нагнувшись, сильным рывком опять вскинул на себя косматую тушу овцы. Поле поднималось на

пригорок, надо было как можно быстрее перебежать его, и тогда бы, наверно, их уже не увидели.

- Давай, давай! Бегом! - негромко крикнул он Сотникову, с места пускаясь в бег.

Ноги его сразу обрели легкость, тело, как всегда в минуты опасности, стало ловким и сильным. И

вдруг в пяти шагах от себя он увидел дорогу - разъезженные ее колеи наискось пересекали их путь.

Теперь уже стало понятно, что это та самая дорога, по которой ехали, он взглянул в сторону и отчетливо

увидел поодаль тусклые подвижные пятна; был слышен негромкий перезвон чего-то из упряжи, сани

уверенно приближались. Совладав с коротким замешательством, Рыбак, будто заминированную полосу,

перебежал эту проклятую дорогу, так неожиданно и не ко времени появившуюся перед ними, и тут же

ясно почувствовал, что сделал не то. Наверно, надо бы податься назад, по ту сторону, но было уже

поздно о том и думать. Проламывая сапогами наст, он бежал на пригорок и с замиранием сердца ждал,

что вот-вот их окликнут.

Еще не достигнув вершины, за которой начинался спуск, он снова оглянулся. Сани уже явственно

были видны на дороге: их оказалось двое - вторые почти впритык следовали за первыми. Но седоков

пока еще нельзя было различить в сумерках, крику также не было слышно, и он с маленькой, очень

желанной теперь надеждой подумал, что, может еще, это крестьяне. Если не окликнут, то, наверно,

крестьяне - по какой-то причине запоздали в ночи и возвращаются в свою деревню. Тогда напрасен этот

его испуг. Обнадеженный этой неожиданной мыслью, он спокойнее раза два выдохнул и на бегу

обернулся к Сотникову. Тот, как назло, шатко топал невдалеке, будто не в состоянии уже поднапрячься,

чтобы пробежать каких-нибудь сотню шагов до вершины пригорка.

И тогда ночную тишь всколыхнул злой, угрожающий окрик:

- Э-эй! А ну стой!

«Черта с два тебе стой!» - подумал Рыбак и с новой силой бросился по снегу. Ему оставалось уже

немного, чтобы скрыться за покатой спиной пригорка, дальше, кажется, начинался спуск - там бы они,

наверно, ушли: Но именно в этот момент сани остановились, и несколько голосов оттуда яростно

закричало вдогон:

- Стой! Стой! Стрелять будем! Стой!