Повести

Кое-как добравшись до края кустарника, они залегли между мягких заснеженных кочек - темные ветки

ольшаника неплохо скрывали их в ночных сумерках. Рыбак был весь мокрый - таял снег в рукавах и за

воротником полушубка, от обильного пота взмокла спина. Он так устал, как не уставал, наверное,

никогда в жизни, и беспомощно лежал ничком, лишь поглядывая в сторону пригорка: не бегут ли за ними.

Но сзади никого не было, полицай хоть и заметил что-то, но преследовать, наверно, не отважился - тут

недолго было и самому схлопотать пулю.

- Ну, как ты? - подал голос Рыбак, все еще жарко дыша густым, видимым даже в сумерках паром.

- Плохо, - едва слышно признался Сотников.

Он лежал на боку, запрокинув голову в плотно облегавшей ее смерзшейся пилотке. Раненая его нога

была слегка приподнята коленом вверх и мелко, нервно дрожала. Рыбак тихо про себя выругался.

- Давай трогать. А то... обложут - не вырвешься.

Он приподнялся, но, прежде чем встать, вытащил из-за воротника у Сотникова смятое свое полотенце

и дрожащими от усталости руками туго перевязал его ногу выше колена. Сотников раза два дернулся от

боли и задержал дыхание, подавляя стон. Рыбак, привстав на колени, подставил ему спину:

- Ну, цепляйся.

- Подожди, я сам, может. .

Слабо заворошившись на снегу, Сотников кое-как поднялся на одно колено, с болезненной

осторожностью отставляя в сторону раненую ногу, попытался подняться совсем, но это ему не удалось.

- Куда тебе! А ну держись!

Рыбак подхватил его под руку, и Сотников наконец встал; сильно припадая на раненую ногу, сделал

два шага. Это ободрило Рыбака - если человек на ногах, то, наверно, не все потеряно. А то, как приполз к

Сотникову и узнал, что тот ранен, стало не но себе: что он мог сделать с ним в таком положении? Теперь

Рыбак понемногу стал успокаиваться, подумав, что, может, еще как-либо удастся вывернуться.

С помощью Рыбака Сотников неуклюже переступил раз и другой. Они полезли в негустой здесь,

низкорослый кустарник с его рыхлым и довольно глубоким снегом. Сотников одной рукой держался за.

Рыбака, а другой хватался на ходу за стылые ветки ольшаника и, сильно припадая на раненую ногу, изо

всех сил старался ступать быстрее. В груди у него все хрипело с каким-то нехорошим присвистом, иногда

он начинал глухо и мучительно кашлять, и Рыбак весь сжимался: их легко могли услышать издали. Но он

молчал. Он уже не спрашивал о самочувствии - не давая себе передышки, настойчиво тащил Сотникова

сквозь заросли.

За кустарником после лощины, оказавшейся довольно просторным замерзшим болотом, опять

начался крутоватый подъем на пригорок. Они наискось вскарабкались на него, и Рыбак почувствовал,

что силы его на исходе. Он уже не в состоянии был поддерживать Сотникова, который все грузнее

оседал книзу, да и сам так изнемог, что они, не сговариваясь, почти одновременно рухнули в снег. Потом,

сосредоточенно и громко дыша, долго лежали на склоне с удивительным равнодушием ко всему. Правда,

Рыбак понимал, что с минуты на минуту их могут настичь полицаи, он все время ждал их рокового

окрика, но все равно тело его было бессильно одолеть сковавшую усталость.

Может, четверть часа спустя, несколько справясь с дыханием, он повернулся на бок. Сотников лежал

рядом и мелко дрожал в ознобе.

- Патроны остались?

- Одна обойма, - глухо прохрипел Сотников.

- Если что, будем отбиваться.

- Не очень отобьешься.

Действительно, с двадцатью патронами не долго продержишься, думал Рыбак, но другого выхода у

них не оставалось. Не сдаваться же в конце концов в плен - придется драться.

- И откуда их черт принес? - Рыбак с новой силой начал переживать случившееся. - Вот уж

действительно: беда одна не ходит. .

Сотников молча лежал, с немалым усилием подавляя стоны. Его потемневшее на стуже, истерзанное

болью лицо с заиндевевшей от дыхания щетиной вдруг показалось Рыбаку почти незнакомым, чужим, и

182

это вызвало в нем какие-то скверные предчувствия. Рыбак подумал, что дела напарника, по-видимому,

совсем плохи.

- Очень болит?

- Болит, - буркнул Сотников.

- Терпи, - грубовато подбодрил Рыбак, подавляя в себе невольное и совершенно неуместное теперь

чувство жалости. Затем он сел на снег и начал озабоченно осматривать местность, которая показалась

совсем незнакомой: какое-то холмистое поле, недалекий лесок или рощица, а где был большой, нужный

им лес, он не имел о том никакого понятия. Закрутившись во время бегства в кустарнике, он вдруг

перестал понимать, где они находились и в каком направлении можно выйти к своим.

Это отозвалось в душе новой тревогой - не хватало еще заблудиться. Он хотел заговорить об этом с

Сотниковым, но тот лежал рядом, будто не чувствуя уже ни тревоги, ни стужи, которая становилась все

нестерпимее на холодном ветру в поле. Разгоряченное при ходьбе тело очень скоро начал пробирать

мороз. Пока, однако, усталость приковывала их к земле, и Рыбак всматривался в сумеречные