Повести

расположение к себе человека, который был ему дорог. И никакое его раскаяние ровно ничего не

значило.

Незадолго перед тем Игорю исполнилось четырнадцать лет, и он пятый год жил в Кубличах -

небольшом тихом местечке у самой польской границы, где в погранкомендатуре служил ветврачом его

отец. Развлечений в местечке было немного, Игорь ходил в школу, дружил с ребятами, большую часть

времени, однако, пропадая на комендантской конюшне. Лошади были его многолетней, может, самой

большой привязанностью, всепоглощающим увлечением его отрочества. Сколько он перечистил их,

перекупал, на скольких он переездил верхом - в седле и без седел. Года три подряд он не замечал

ничего вокруг, кроме своих лошадей, каждый день после уроков бежал на конюшню и уходил только для

сна, чтобы назавтра к приходу дежурного снова быть там. Пограничники иногда шутили, что Игорь -

бессменный дневальный по конюшне, и он бы с удовольствием стал таковым, если бы не уроки в школе.

На конюшне всегда была масса интересного, начиная от кормежки и водопоя, чистки скребком и

щеткой и кончая торжественным ритуалом выводки с построением, суетой красноармейцев,

придирчивостью большого начальства, носовыми платками проверявшего чистоту конских боков. Было

что-то безмерно увлекательное в выездке, верховой езде, занятиях по вольтижировке, и, конечно же,

совершенно захватывала его рубка лозы на плацу за конюшней, когда вдоль ряда стояков с прутьями во

весь опор скакали кавалеристы, направо и налево срубая клинками кончики лозовых прутьев. А чего

стоила джигитовка самого лихого наездника в отряде знаменитого лейтенанта Хакасова!

Но выводку, рубку, джигитовку он наблюдал со стороны, сам по малости лет в них не участвуя, - его не

пускали в строй и даже ни разу не позволили проехаться с шашкой. Другое дело - купание. На луговом

бережку озера, у песчаной отмели, стояла старая изгрызенная коновязь, и почти каждый горячий

полдень к ней приводили потных, истомленных, рвущихся в воду лошадей. Начиналось купание, и тут уж

Игорь Ивановский отводил душу, плескаясь до тех пор, пока последняя лошадь не выходила из озера.

Обычно он приезжал на Милке - молодой рыжей кобыле с тонконогим играстым жеребенком. Милка

была закреплена за командиром отделения Митяевым, с которым у Игоря сложились какие-то

совершенно особые, может, даже необычные между пацаном и взрослым человеком отношения. Этот

Митяев хотя и служил срочную, но в отличие от других двадцатилетних бойцов-пограничников казался

Игорю почти стариком, с изрезанным морщинами лицом, тяжелой походкой и медлительностью пожилого

деревенского дядьки. Родом Митяев был из Сибири, дома у него остались взрослые дочки, и он давным-

давно должен был бы призваться да и отслужить свою службу, если бы не какая-то путаница в

документах, утверждавших, что Митяеву всего двадцать два года. Как это получилось, не мог объяснить

и сам Митяев, который только ругал какого-то пьяного дьячка в церкви, по чьей милости ему

приходилось служить с теми, кто годился ему в зятья.

Лошади для Митяева не были в новинку, наверно, за свой век он перевидел их множество и охотно

доверял свою Милку расторопному сыну ветеринара. Игорь кормил ее, чистил, мыл и выгуливал, в то

время как Митяев учил да похваливал, а то и просто, потягивая свою цигарку, отдыхал в курилке.

Случалось, что он заступался за своего помощника перед его отцом, когда тот пробирал сына за

длительное отсутствие, из-за чего, разумеется, не могли не страдать уроки. Отношения у него с

Митяевым, в общем, сложились такие, что лучших не пожелаешь, и отец не раз говорил, что этот

сибиряк, наверно, заменит ему родителя. Игорь не возражал, он считал, что Митяев в самом деле лучше

отца, не жившего с матерью, любившего выпить и вовсе не баловавшего вниманием своего самопаса-

сына.

Однажды обычная возня с лошадьми на озере была нарушена небольшим событием - в купальню

привезли лодку. Привез ее на пароконной повозке старшина Белуш, он же опробовал ее на воде и

сказал, что лодка принадлежит самому коменданту Зарубину и что никто не смеет притронуться к ней

пальцем. Чтобы гарантировать ее сохранность, Белуш пристроил цепь и примкнул лодку к стояку

коновязи. Неизвестно по какой причине лодка почти все лето пролежала на берегу. Зарубин ею не

пользовался, и местечковые мальчишки сгорали от такого понятного в их возрасте желания поплавать на

ней по озеру.

Как-то под вечер, когда лошади были уже выкупаны и стояли на привязи, а дневальные шли в

комендатуру за обедом, Игорь взял прихваченные из дому удочки и пошел на протоку половить окуней.