Повести

- Без комментариев! - слышится со стороны реки его повелительный шепот. И я все понимаю: мальчик уходит на задание и расстраивать его теперь ни в коем случае нельзя - он ничего не должен знать.

Выбравшись из траншеи, я медленно спускаюсь к воде.

Мальчик уже в лодке, я усаживаюсь с ним на корме, взяв автомат наизготовку.

- Садись ровнее, - шепчет Холин, накрывая нас плащ-палаткой. - Следи, чтобы не было крена!

Отведя нос лодки, он садится сам и разбирает весла. Посмотрев на часы, выжидает еще немного и негромко свистит: это сигнал начала операции.

Ему тотчас отвечают: справа из темноты, где в большом пулеметном окопе на фланге третьего батальона находятся командиры поддерживающих подразделений и артиллерийские наблюдатели, хлопает винтовочный выстрел.

Развернув лодку, Холин начинает грести - берег сразу исчезает. Мгла холодной ненастной ночи обнимает нас.

Я ощущаю на лице мерное горячее дыхание Холина. Он сильными гребками гонит лодку; слышно, как вода тихо всплескивает под ударами весел. Мальчик замер, притаясь под плащ-палаткой рядом со мной.

Впереди, на правом берегу, немцы, как обычно, постреливают и освещают ракетами передний край - вспышки не так ярки из-за дождя. И ветер в нашу сторону. Погода явно благоприятствует нам.

С нашего берега взлетает над рекой очередь трассирующих пуль. Такие трассы с левого фланга третьего батальона будут давать каждые пять - семь минут: они послужат нам ориентиром при возвращении на свой берег.

- Сахар! - шепчет Холин.

Мы кладем в рот по два кусочка сахару и старательно сосем их: это должно до предела повысить чувствительность наших глаз и нашего слуха.

Мы находимся, верно, уже где-то на середине плеса, когда впереди отрывисто стучит пулемет - пули свистят и, выбивая звонкие брызги, шлепают по воде совсем неподалеку.

- МГ-34, - шепотом безошибочно определяет мальчик, доверчиво прижимаясь ко мне.

- Боишься?

- Немножко, - еле слышно признается он. - Никак не привыкну. Нервеность какая-то… И побираться - тоже никак не привыкну. Ух и тошно!

Я живо представляю, каково ему, гордому и самолюбивому, унижаться попрошайничая.

- Послушай, - вспомнив, шепчу я, - у нас в батальоне есть Бондарев. И тоже гомельский. Не родственник случаем?

- Нет. У меня нет родственников. Одна мать. И та не знаю, где сейчас… - Голос его дрогнул. - И фамилия моя по правде Буслов, а не Бондарев.

- И зовут не Иван?

- Нет, звать Иваном. Это правильно.

- Тсс!..

Холин начинает грести тише, видимо, в ожидании берега. Я до боли в глазах всматриваюсь в темноту: кроме тусклых за пеленой дождя вспышек ракет, ничего не разглядишь.

Мы движемся еле-еле, еще миг, и днище цепляется за песок. Холин, проворно сложив весла, ступает через борт и, стоя в воде, быстро разворачивает лодку кормой к берегу.

Минуты две мы напряженно вслушиваемся. Слышно, как капли дождя мягко шлепают по воде, по земле, по уже намокшей плащ-палатке; я слышу ровное дыхание Холина и слышу, как бьется мое сердце. Но подозрительного - ни шума, ни говора, ни шороха - мы уловить не можем. И Холин дышит мне в самое ухо:

- Иван - на месте. А ты вылазь и держи…

Он ныряет в темноту. Я осторожно выбираюсь из-под плащ-палатки, ступаю в воду на прибрежный песок, поправляю автомат и беру лодку за корму. Я чувствую, что мальчик поднялся и стоит в лодке рядом со мной.

- Сядь. И накинь плащ-палатку, - ощупав его рукой, шепчу я.

- Теперь уж все равно, - отвечает он чуть слышно. Холин появляется неожиданно и, подойдя вплотную, Радостным шепотом сообщает:

- Порядок! Все подшито, прошнуровано…

Оказывается, те кусты у воды, в которых мы должны оставить лодку, всего шагах в тридцати ниже по течению.

Несколько минут спустя лодка спрятана, и мы, пригнувшись, крадемся вдоль берега, время от времени замирая и прислушиваясь. Когда ракета вспыхивает неподалеку, мы падаем на песок под уступом и лежим неподвижно, как мертвые. Уголком глаза я вижу мальчика - одежа его потемнела от дождя. Мы с Холиным вернемся и переоденемся, а он…

Холин вдруг замедляет шаг и, взяв мальчика за руку, ступает правее по воде. Впереди на песке что-то светлеет. «Трупы наших разведчиков», - догадываюсь я.

- Что это? - чуть слышно спрашивает мальчик.

- Фрицы, - быстро шепчет Холин и увлекает его вперед. - Это снайпер с нашего берега.

- Ух, гады! Даже своих раздевают, - с ненавистью бормочет мальчик, оглядываясь.

Мне кажется, что мы двигаемся целую вечность и уже давно должны дойти. Однако я припоминаю, что от кустов, где спрятана лодка, до этих трупов триста с чем-то метров. А до оврага нужно пройти еще примерно столько же.

Вскоре мы минуем еще один труп. Он совсем разложился - тошнотворный запах чувствуется на расстоянии. С левого берега, врезаясь в дождливое небо у нас за спиной, снова уходит трасса. Овраг где-то близко; но мы его не увидим: он не освещается ракетами, верно, потому, что весь низ его минирован, а края окаймлены сплошными траншеями и патрулируются. Немцы, по-видимому, уверены, что здесь никто не сунется.

Этот овраг - хорошая ловушка для того, кого в нем обнаружат. И весь расчет на то, что мальчик проскользнет незамеченным.