Повести

Гришка Самусенко поднимался по железной лесенке с перилами на антресоли, где располагался пульт управления громадным токарно–карусельным станком. П-образная станина возвышалась над круглой планшайбой, как гигантские ворота. Планшайба, размером с добрую танцплощадку, вращалась, а вместе с ней поворачивалась заготовка, этакое колесище, опрокинутое набок. Резец снимал с колеса стружку толщиной в руку. Такой резец — Андрюха однажды видел — закрепляют на станке с помощью электроподъемника, иначе не поднять, не закрепить этот «резечек».

— Привет, Андрюха! — закричал Гришка с антресолей. — Все еще кейфуешь?

«Какие–то глупые вопросы, — рассердился Андрюха. — Видит же… Так чего орать об этом на весь цех!..»

— Лезь сюда! — снова крикнул Самусенко.

Андрюха не полез. Настроение у него окончательно испортилось, он повернулся и пошел искать мастера, чтобы сказать ему — какого черта! Нет работы, пусть переводят в другой цех.

Мастер сидел в своей конторке у стола, вернее, не сидел, а полулежал, катая в пальцах бумажный шарик.

— Слушайте, сколько можно!.. — с порога начал Андрюха. И, запинаясь, не доканчивая фраз, высказал мастеру и то, как надоело ему, Андрюхе, безделье, и как неловко ему перед своими парнями: они вон давно все работают, а он слоняется… И о пьянчугах–револьверщиках сказал, и о своем возмущении.

Мастер слушал, и на лице его было такое выражение, что, мол, не хватало еще, чтоб ты, студент, мне «капал на мозги».

— Ну пойдем, пойдем, — сказал он, выслушав Андрюху, — дам я тебе работу, дам…

Он привел Андрюху на участок и на одном из верстаков развернул небольшую синьку, на которой был изображен чертеж пальцевой муфты. Синька свежая, сиреневая, видимо, недавно из светокопии: от бумаги исходил еще острый запах аммиака.

— Ну вот, смотри, — сказал мастер, — пальцевая муфта. Их в машине будет десять штук. Все детали для них есть, можно бы и собирать — нет только вот таких резиновых колец. На склад еще не поступили. Не хочешь ждать, сам выточи. Сначала нарубишь заготовок побольше, потом сточи их на конус с двух сторон. Надевай кольца по одному на оправку и — пошел. Наждак вон там, у стенки. Резина — в тумбочке, насечки — там же. Все понятно?

И не успел Андрюха сориентироваться, что–либо ответить, мастера рядом уже не было. Ушел. Полы черного сатинового халата развевались в проходе между верстаками.

«Все понятно…» — буркнул Андрюха и принялся изучать чертеж, прикидывать, сколько же понадобится колец на всю машину. Потом расстелил на деревянном чурбачке лоскут толстой резины, присел на верстаке, взял насечку и молоток и, ударяя по насечке, стал вырубать в резине отверстия. На поверхности чурбачка оставались кольцеобразные следы от острой трубчатой насечки.

Время от времени Андрюха поглядывал на слесарей из бригады, которые возились на соседних верстаках, собирали узлы и тут же начинали их разбирать. По тому что, догадался Андрюха, в каждом узле какой–нибудь детали да не хватает, нельзя, значит, собирать окончательно.

«Это они от скуки, — думал Андрюха, — от нечего делать собирают узлы и разбирают. Чертовщина какая–то!..»

Вырубив в резине с полсотни маленьких отверстий, Андрюха вставлял в них направляющий штырь другой насечки, что побольше, ударял по ней молотком и вынимал из насечки круглые резиновые колечки.

Нанизав потом эти кольца на стальную оправку, как шашлык на шампур, отправился на соседний участок; там, у самой стенки цеха, стоял станочек с двумя наждачными камнями: один камень желтый, другой зеленоватый. Над станочком броский плакат: «Осторожно — руки!»

Андрюха надавил на черную пусковую кнопку, мотор станочка взвыл, камни, гудя и подрагивая, начали вращаться. Оставив на оправке одно кольцо, Андрюха прижал его к желтоватому камню. Камень поворачивал кольцо на оправке, как на оси, и одновременно обдирал с него лишнюю резину; кольцо становилось похожим на костяшку от конторских счетов. И все бы ничего, да только резина от трения стала подгорать, и едкий вонючий дым полез в глаза и в нос. Отвернуться же никак нельзя: руки о наждак обдерешь в два счета. Так что волей–неволей приходилось вдыхать резиновую гарь.

К тому же и ободочки у колец получались неровные, неодинаковой толщины. Андрюха старался тверже держать оправку, менял угол наклона, однако кольца все равно получались кривые. Андрюха портил одну заготовку за другой, от вонючей гари у него разболелась голова и стало слегка подташнивать. Пока набил руку да сделал первое более или менее нормальное колечко, заготовки кончились.

Пришлось начать все сначала. Достал из тумбочки издырявленный уже лоскут резины, насечки, молоток и, согнувшись над чурбачком, принялся вырубать новую партию заготовок.