Повести

— A-а, — понимающе протянул сварщик. — Предлагали. Ты что, думаешь — не предлагали? И мастером, и начальником, и учиться предлагали. А я… хоть верь, хоть не верь — не хочу. Я, понимаешь, люблю, когда вот в руках что–то преобразуется, когда я руками что–то делаю. Возьми сборку… Чем она мне нравится? А есть в сборке, как бы это сказать… что–то от игры, что ли… Вот они, железки, никакого в них проку. А взял их, собрал, подключил, отладил, глядишь — задвигались, поползли, завертелись, и вот уже машина или там прибор какой готов. Полезная, одним словом, вещь. Ну, чем я тут не академик?..

На это Андрюха возразить ничего не мог. Слова сварщика о любви к металлу, к машинам, к работе — не пустые слова. Сварщик Багратион может все, только позови его, расскажи, вот мол, Багратион Петрович, вал задевает за раму, надо подрезать, подчистить…

Багратион, хромая, шурша зеленой брезентовой робой, притащит черные шланги, подкатит на тележке баллоны–торпеды с ацетиленом и кислородом, устроится поудобнее и начинает… Не спеша открывает на медной горелке краники, подносит к изогнутому концу горелки зажженную спичку — щелчок! И бешено гудящий, бело–синий язык пламени вырывается, выстреливает из сопла горелки.

— Три тысячи двести градусов, — с достоинством ответит Багратион, спроси его, какова температура пламени.

Ответит, опустит со лба защитные очки, наведет белый огненный язычок на планку, на уголок или швеллер; язык нагреет, размягчит металл, потом прожжет, отрежет, откромсает лишнее. В свете гудящего пламени адски поблескивают стекла Багратионовых защитных очков, снизу, из–под горелки, сыплется огненный град — разлетаются раскаленные добела капельки железа. Жутковато и красиво!

А когда нужно варить, Багратион берет из пучка коричневых прутков–электродов один, вставляет его в трехрожковую вилку–держатель, садится на корточки, нагибается над соединяемыми деталями, и в таком положении он похож на какую–то птицу с клювом–электродом. Долбит, долбит диковинная птица клювом по железу, и вдруг из–под клюва — треск! Взрыв колючего огня — стр–р–р! И вот уже плещется трескучее электрическое пламя, и, словно крыло птицы, протягивается от Багратиона тень, протягивается на пол, на стены цеха — трепещущее крыло большой странной птицы. Трансформатор гудит, дым сгорающей электродной обмазки окутывает Багратионову голову в черной треуголке.

— А блоху, Багратион Петрович, смогли бы подковать?

— Хм, блоху… — усмехнулся сварщик, затаптывая каблуком сапога окурок. — Блоха — это, как бы тебе сказать… символ. Это — придумано. А вот что–нибудь на таком же уровне — пожалуйста!

Этот разговор с Багратионом снова заставил Андрюху крепко задуматься. Ведь по сути сварщик — это славная «старая гвардия», которая столько сделала, столько вынесла на своих плечах, что и подумать страшно. Да и сегодня они еще гвардия, на таких вот Багратионах и держится все. Но, пожалуй, только сегодня. Не завтра. Поставь Багратиона наладчиком на большую автоматическую линию — ничего не выйдет, несмотря на золотые руки. Потому что понадобятся расчеты, знания высшей математики, электроники, программирования… То есть, надо, видимо, навсегда расстаться с представлением, что рабочий — это только умелые руки. Расстаться…

После памятного разговора с Геной–солдатиком Андрюха все чаще стал думать о своей будущей работе. Ведь не заметишь, как пролетит время, и его, Андрюху, направят на завод уже как инженера. И ему придется иметь дело с рабочими, долго иметь с ними дело. Даже когда кончится двадцатый век и начнется двадцать первый. Так на кого же он, Андрюха, должен ориентироваться, на кого будет потом опираться в своей работе?.. Не на Багратиона — это ясно. И тем более не на Пашку, не на Сеню. Отпадает и Панкратов. Остается Гена–солдатик…

Но ведь Гена уйдет в отдел. Уйдет, как только получит диплом, Багратион тут прав. И все–таки… И все–таки именно они, парни, прошедшие армию, а теперь стоящие у станка, студенты–вечерники, наверное, и составят «новую гвардию». У них чертовски хорошая закалка, у них отличное равновесие между теорией и практикой. Да, пока они уходят, пополняют, так сказать, ряды ученых, инженеров, но ведь на смену им приходят другие такие же «солдатики». Багратион не принимает их за рабочих, не видит в них новой гвардии именно из–за их текучести: одни уходят «в верха», другие приходят «снизу». Но тут, наверное, надо заглядывать в завтра. А завтра типичным явлением станут автоматические линии, автоматические участки и даже цехи. Тогда Гена уже не уйдет из цеха, он сам говорил, что хотел бы работать на большой автоматической линии.

Так что же, выходит — Гена?

Глава восьмая Геннадий

Пошла вторая половина месяца, и в кладовые, а значит, и на участки сборочного цеха хлынули недостающие детали.

Лицо мастера сделалось более озабоченным, он стал поторапливать: поживее, товарищи, поживее, кончайте с узлами, пошевеливайтесь.