— В Петербурге спят долго. А в Москве до первого часа можно наработаться вдоволь… — Он усмехнулся. — Меня, как назначили в академики, звали остаться в Петербурге и заказов надавали кучу. Да я побоялся остаться. Был я с рождения под началом и опять бы пришлось подчиняться: то Оленину, то тому, то другому… Город-то хорош, ничего не скажешь!.. Сокровище бесценное, да люди его изгадили. От тамошних людей я и сбежал.
Он снова перебрал рисунки.
— Сказывал ты, друг, что твои работы бывали вельможами любимы, и профессора тебя хвалили, и медаль ты получил. Значит, было за что. Да и по штриху это видно. А вот свихнулся… Некрепко стоишь на ногах. И по лицу вижу, с вином знаешься.
Вино надо бросить. С этого и начни. Отрезви душу, укрепи тем глаз и руку. Так!..
Тропинин задумался, потом заговорил тихо и проникновенно:
— Иные портретисты думают: вся сила в том, чтобы портрет был схож, и все тут. А разве в одном этом задача? Нет, верность нужна не только такая. Нужно в душе человека найти то, что скрыто от людей. Выворотить человека как будто наизнанку. Но гадость какую-нибудь оттуда тащить не стоит, гадость-то у всякого найдется… А показать то, что у человека лучшее, что красит его, возвышает и что согреет других. Бичевать-то порок куда легче, чем дорогу к свету указать. Топтать-то не трудно. Ценнее — поднять. Созидать, а не разрушать.
Сергей счастливо улыбался. Ему казалось, что от Тропи-нина исходит внутренний свет. Глаза художника стали совсем молодыми. Ласковое, проникновенное лицо вырисовывалось, как на портрете, написанном нежными пастельными тонами. Многогранный мыслящий творец! Как его сразу почувствовал Сергей. И как понят им сам…
— В работе, по-моему, — продолжал Тропинин дружески, — важен первый присест. Впоследствии натура соскучится, и это скажется на твоем же рисунке. Я частенько пишу после на память, подмалевывая голову и руки "искрасна". Сперва нужна кровь, а затем уже — верхние покровы. Все внимание держу на лице натуры. Платье пусть разделывает портной. Понял, друг? Или иначе как мыслишь?
Сергей не сводил с него взгляда.
— Я слушаю вас, мне некогда сейчас мыслить.
Тропинин засмеялся и похлопал легонько посетителя по руке.
— За сюжетом, по-моему, тоже не стоит особо гоняться. Сюжет всегда найдется — он вокруг нас. Не стоит задаваться чем-нибудь уж чересчур возвышенным. Душа человека — возвышенная цель сама по себе. И за красками не гонись, за их эффектами, не щеголяй ими зря. Бери краски самые немудреные, из москательной лавки. И сам их растирай. Не верь никаким лакам, никаким гарантиям прочности, это все изменники. Разве знаешь, как на эту "гарантию" подействует воздух, раз не сам мешал?.. — Он вдруг спохватился. — Да постой, соловья баснями не кормят. Сейчас у меня обед. Пойдем, отведаешь наших щей и каши. Может, и переночуешь у меня? А денег не надобно ли?.. Хватит? Смотри, так ли?.. И помни наш разговор: твердо шагай по любимой живописной дороге. А пока идем к столу.
Ранним тусклым утром обоз въехал в столицу. Слегка морозило, но Сергея знобило от волнения. Снова он в любимом прекрасном городе.
Недалеко от Гороховой улицы возчики остановились. Сергей расплатился с ними. Невелик был груз чемодана со свертком рисунков, и он широко зашагал в сторону Васильевского острова. Надо попытаться увидеть старых друзей… Может, еще живы. А живы, так, верно, на прежней квартире. Лучанинов — домосед, человек привычки.
Сергей с удивлением оглядывался. Улица имела необычный вид. Из казарм Московского полка валом валили солдаты Толпа заполняла двор и мостовую. Колыхались знамена. Сквозь беспорядочный гул голосов прорывались отдельные слова команды:
— Стройся, ребята!
— Назад!
— Ружье на пле-чо!
Сергей остановился.
Морозный воздух прорезал звонкий голос офицера:
— Ре-бя-та! Императора Константина Павловича задержали по дороге в Петербург. Гвардию хотят заставить присягнуть великому князю Николаю Павловичу! Ужли пойдете на это?..
В ответ раздались выкрики:
— Не хотим Николая! Не изменим Константину!
От толпы солдат отделился человек и крикнул:
— Кому собираетесь присягать, предатели? Тому, кто незаконно отнял трон у старшего брата?
— Бери знамя, недостойно изменникам нести его!
Началась борьба за полковое знамя. Оно то исчезало, то показывалось вновь над головами солдат. Точно под порывом ветра колебались ощетинившиеся штыки. Барабанная дробь заглушала гул человеческих голосов.
Сергея оттеснили к стене высокого дома.
Выбравшись с трудом из толпы солдат, он пробежал дальше и завернул в трактир переждать и выпить чаю. Сердце у него взволнованно колотилось. Неужели совершается что-то серьезное, о чем говорил когда-то Лучанинов и только вчера намекал хозяин постоялого двора?..
В окно трактира он видел идущие с распущенными знаменами военные отряды. В самом деле, кажется, бунт.