Повести Ангрии

Фредерик, все еще надутый, отошел в безмолвную область у камина и стал смотреть в уголья. Его благородный дед, напротив которого расположился упрямец, ничего не сказал, и лишь в косом взгляде, то и дело устремляемом на будущего наследника ангрийской короны, появился какой-то блеск. Наконец граф нехотя шевельнулся, словно собираясь заговорить.

— Где твоя матушка? — резко осведомился он, на миг вновь скашивая глаза и тут же отводя их обратно. Бледный худой мальчик поднял голову.

— Что вы сказали, сэр? — спросил он быстрой скороговоркой, которая, судя по всему, была его всегдашней манерой речи.

— Я спросил, где твоя матушка, — строго ответил Нортенгерленд.

— Мама у себя в комнате, сэр.

— А почему она не спустилась?

— Не знаю, сэр.

— Так пойди спроси у отца.

— Что спросить, сэр?

— Болван! — воскликнул Нортенгерленд, досадливо кривясь. — Спроси отца, почему твоя матушка не здесь.

— Хорошо, сэр.

Фредерик мигом унесся в другую часть комнаты.

— Папа, дедушка спрашивает, почему мама не пришла.

— Скажи дедушке, — ответил его светлость, — что я задаю себе тот же самый вопрос и как раз собрался с духом, чтобы выяснить причины in propria persona. [43]

— Как-как, папа?

— В моем собственном августейшем лице, Фредерик.

Посол вернулся.

— Папа собрался с духом, чтобы пойти и спросить в своем собственном августейшем лице.

Нортенгерленд скривил губы.

— Вы свободны, сэр, — сказал он, кивая Фредерику.

Однако чертенок, как подлинный ангриец, не понял намека. Он остался стоять у камина, демонстрируя раздраженному пращуру правильные черты рода Перси и светло-каштановые кудри, поблескивающие в свете огня. Заморна подошел ближе, твердыня крепости.

— Фредерик, — сказал он, — отойди в другую часть комнаты.

— А почему, папа? Мэри всегда на ковре у камина, а мы — никогда.

— Кругом марш, — скомандовал герцог. — Делай, что сказали, и не препирайся.

И, взяв субтильного бунтовщика за плечо, он подтолкнул того на насколько ярдов вперед.

— Если вернешься сюда, пока меня нет в комнате, отправишься спать немедленно, — сказал его светлость и, открыв боковую дверь, удалился.

Герцогиня Заморна была в своих покоях, прекрасных, как творение ювелира, но без огня, и потому при всем своем великолепии холодных и неприветливых. На туалетном столе горела единственная свеча; бледное пламя озаряло герцогиню, сидящую в кресле якобы за чтением. По крайней мере она держала в руках открытую книгу и смотрела на страницы, однако тонкий пальчик не часто их переворачивал. Платье на ней было изящное и царственное; волосы, разделенные на лбу и волнистыми кудрями ниспадающие от висков, мягко оттеняли гладкие скулы и тонкие правильные черты. В ее лице соединились надменность и печаль, однако прежде всего в глаза бросалось его безупречное совершенство. Кто сумел бы вообразить что-нибудь прекраснее? Кисть Делайла не смогла бы прибавить ей очарования, резец Шантри не нашел бы изъяна, который надо устранить.

Довольно громкий стук в дверь заставил ее светлость встрепенуться. Она отняла голову от точеной руки, на которую опиралась щекой, и словно задумалась на мгновение, прежде чем ответить. За дверью был явно не слуга: те стучат тише и деликатнее. А единственный человек помимо слуг, который имел право сюда войти, всегда пользовался своей привилегией сполна, заявляясь без стука. Покуда она колебалась, звук повторился, на сей раз еще громче и настойчивее.

— Войдите, — произнесла герцогиня высокомерным тоном, в котором слышался упрек дерзости непрошеного гостя.

Дверь отворилась.

— Надеюсь, что поступил правильно, — сказал герцог Заморна, делая шаг вперед и прикрывая ее за собой. — Мне бы не хотелось оскорблять ничьих представлений о деликатности, даже если они немного слишком строги.

— Вероятно, ваша светлость желает со мною поговорить, — ответила герцогиня, откладывая книгу и поднимая глаза с выражением безмятежного внимания.

— Да, только поговорить; клянусь честью, ничего более, в подтверждение чего переставлю стул к самой двери, дабы между мною и вашей светлостью оставалось добрых четыре ярда.

Соответственно он поставил стул спинкой к двери и уселся. Герцогиня опустила взор; видимо, в глаз ей попала соринка, потому что он заблестел влажнее.

— Боюсь, ваша светлость там замерзнет, — проговорила она, и легкая улыбка осветила лицо, по которому катилась непрошеная слеза.

— Замерзну? Да, сегодня лютый мороз, Мэри. Если мне позволено осведомиться, не соблаговолите ли вы объяснить, почему сидите здесь и читаете книгу проповедей, вместо того чтобы спуститься в гостиную и заняться детьми? Фредерик снова докучал деду, а маленькая Мэри весь вечер не дает ему покоя.

— Я спущусь, если вы желаете, — ответила герцогиня. — Однако у меня после обеда немного заболела голова; если бы я сидела в гостиной с невеселым видом, вы бы решили, что я дуюсь.

— Невеселый вид у вас уже недели две, и я к нему привык, так что, вероятно, ничего бы не заметил. Однако если вы объясните мне причину своего невеселья, я буду вам глубоко обязан.

Ее светлость молча взяла книгу и перелистнула страницу.