Повести древних лет. Хроники IX века в четырех книгах, одиннадцати частях

Сила ли это? Луки и стрелы есть у всех, а мечей мало. Топоров хватит, настоящих щитов почти нет. Иные биармины пришли со своими старыми кожаными щитами, годными лишь против костяной стрелы. Копья, рогатины и гарпуны хорошие, но доспехов – кольчуг, броней, шлемов, поручней, поножей и настоящих щитов, окованных твердым железом, – едва набралось на два десятка латников.

В бой идти – не лес рубить, не зверя ловить. Свои кузнецы сумели бы наковать железных полос и блях для кафтанов из бычьей кожи и для щитов, сумели бы наделать шлемов, поножей с поручнями, набрать кольчуги – работа для поморян не на дни, на годы. Ведь они, сев на краю земли, заботились об охотницких снастях-припасах, а не о воинских.

Колмогоряне не оставят своих без помощи, но к ним едва поспели гонцы. Притечет сила с дальних ловель, однако Одинец знал: своих поморян прибудет еще не больше сорока. Зато биарминов придет еще много. После вести о гибели рода Расту биармины обозлились, как растревоженные осы; недаром, видно, они умеют между собой считаться родством до самой Йомалы.

Что делать?

Как быть?

Как отбиваться от нурманнов? Все ложится на плечи поморянского старшины…

Женщины и дети расставались с Усть-Двинцом с горестным плачем. А Заренка совсем не хотела уходить и спорила с мужем:

– Найдется кому приглядеть за Гордиком, за Ивором. Не грудные ребята. А я не уйду.

– Ступай. Тебя наши женщины привыкли слушаться. Ты старшей будешь. Все уходят.

– Все – для меня не указ!

Своенравная, своевольная душа, никому и ни в чем не покорная. Сказала б, что любит, что его, мужа, не может оставить, как вопит беленькая Иля, повиснув на своем Кариславе. Нет, не говорит и не скажет. Не хочу уходить – и все тут.

Карислав силой оторвал от себя жену, Сувор потащил свою биарминку Бэву на руках. Уже все собрались, вытянулись из городка. Одна Заренка не идет.

Одинец нашел слово, но смелости сказать его в полную силу не собрал:

– Коль любишь… детей и мужа, уходи.

Заренка не сказала, что не любит мужа. Спросила:

– Почему же мне уходить? Что же я, уйти не сумею и не успею, коли нурманны вас потеснят?

Одинец никогда не умел много говорить, его речь была трудной и малословной. И перед Заренкой он впервые нашел в себе силу слов.

– Слышишь? – Он махнул рукой, будто охватил все собравшееся в Усть-Двинце смятенное людство. – Народ гудит, в нем тоска, тревога, колебание. Сколько их ныне сбежалось – меня ждут, на меня смотрят. Я им нужен, для них я. Ныне мне надобно иметь свободное сердце. Ты в моем сердце… Коль видеть тебя буду, коль буду знать, что здесь ты, – не о людстве, о тебе буду думать. Ты уйдешь и мне вернешь покой.

Необычно, непривычно опустились Заренкины глаза. Что спрятала в них гордая женщина? Она обняла мужа:

– Прощай…

Сделала шаг и обернулась:

– Страшно. Обещай, что себя сбережешь. Обещаешь?

– Буду беречь.

И ушла… Сказала бы: не из-за Иворушки, чтобы не быть ему сиротой-безотцовщиной и горемычным вдовьим сыном, – сама за тебя пошла. Сказала б – любый мой. Нет. Забыла, что ли, сказать?

Любый! Экое слово чудесно-волшебное! Иные уста его легко произносят. От других же – не добьешься.

2

В священных латах из китового зуба, густо нашитого на кафтаны из кожи моржа, в шлемах из рыбьих черепов в Усть-Двинец прибыли биарминовские колдуны-кудесники, хранители тайного дома Йомалы.

Ветхий старец-вещун, друг первого ватажного старшины Доброги, уже несколько лет как отошел к Йомале. Там он, вместе с Доброгой, заботится о живых биарминах, поморянах и детях двух слившихся племен. Да живут в вечной дружбе Земля, Небо и Вода! Ныне другой правил старшинство над кудесниками – хранителями Йомалы. В тайном святилище богини Воды он разил злых пришельцев страшными заклятьями и вместе со стариками-кудесниками просил у Йомалы и у своих предшественников помочь биарминам и железным людям. А всем младшим кудесникам он приказал сражаться вместе с народом земным оружием. И прислал с ними рогатину, которой когда-то новгородец Одинец, железный человек, первым поразил злую касатку.

Нурманны как ждали прихода кудесников. Одна, другая, третья замерещились лодьи на дальнем взморье. Скоро и четвертая поднялась из-за моря. С сивера тянул ветерок. Море дышало и гнало в устья приливной вал. С ним плыли нурманны.

Не торопились. Нарастали медленно, подобно приливу.

Время идет, идет. Люди различали, как петляли две передние лодьи, длинные, длиннее самых больших китов, узкие, низкие. Ищут дорогу.

Оттуда, от нурманнов, Усть-Двинец еще не виден. Еще далеки нурманны, лодьи кажутся малыми. Тяжко ждать. Уж шли бы скорее, все одно!

Нурманны шли осторожно. То над одной, то над другой лодьей блистал пучок лучей. Солнышко, разглядывая лодьи, отскакивало от железа, предупреждало – идут с худым.

Приближаются. Нурманны плыли верно, они нащупали стрежень большого протока, где надежно идти и в отливную, не только в приливную волну.

Черные лодьи увеличивались. Скоро они встанут на такое место, откуда будет виден Усть-Двинец.