Повести древних лет

С высоты орлам фиорды кажутся лужами, горы — холмами и леса — порослью мха на скалах. Орлы различают морское дно и наблюдают движение рыбьих стай там, где их никто другой не может заподозрить. Но орлам, изображения которых еще можно найти в храме Валланда, — бывшей римской Галлии, — нет дела до викингов. А воронам — есть.

Этой весной тяжелоклювые и мрачные вороны, ничем не выдавая скрытой радости ожидания летних лакомств, следили за движениями флота союза свободных ярлов, участники которого выходили из фиордов. Уже покинули причалы три старых, давно-давно знакомых драккара владетеля Лангезунд-фиорда ярла Ската. Из Расваг-фиорда и из Брекснехольм-фиорда вышли драккары Зигфрида Неуязвимого и Гангуара Молчальника. Соседи и друзья встретились в море. Куда они повернут?

Острый нос первого драккара ярла-скальда Свибрагера высунулся из узкого горла Сноттегамн-фиорда. Свибрагер пел могучим голосом боевую песнь Великого Скальда.

Альрик, Гардунг и Мезанг, покинув фиорды Харанс, Сельбэ и Танангергамн, спешили грести. Хитрый Гольдульф скользнул из Семскилен-фиорда; казалось, он озирался — столько тайны было на его лице. Молодой Ролло, владетель Норангер-фиорда, встретился со своим однолетком Ингольфом из Ульвин-фиорда. Ролло повернул на восток вместе с Ингольфом. Судьба Ролло — на западе. Там он предложит воронам десятилетия обильнейших пиров.

Опустели фиорд Ретэ, владения громадного, как медведь, Балдера Большой Топор, и Хаслум, родовое гнездо веселого Фрея, и Беммель, собственность ярлов Гаука и Гаенга, неразлучных братьев-соперников, и Гезинг, принадлежащий Красноглазому Эрику, и Драммен упорного Эвилла, и Хаген, и Баггенс…

Над драккарами порой кружились стаи воронов, и викинги приветствовали громкими криками это предзнаменование удачной судьбы похода. Но движения флота были неопределенны, драккары шли разрозненно, и вороны возвращались на фиорды, ждали, опять кружили над морем. Они не боялись опоздать — крылья быстрее весел и парусов. И вот наконец-то общее направление определилось: драккары вестфольдингов плыли на Восток.

Тогда густые стаи воронов растрепанными тучами понеслись в восточный угол Варяжского моря и засели, подобно потушенным головням, в несравненно-яркой листве островов устья реки Нево.

Они дождались появления драккаров в дымке светлого взморья и приветствовали их громкими криками: «Хрра, грра, крра!»

Вороны совершили короткий перелет на берега озера Нево и оттуда валились в верховья Волхова.

Этим летом небывалый прилет воронов был замечен не только озерными жителями и обитателями приволховских починков и заимок. И по Ильменю и в самом Новгороде люди смотрели на воронов с нехорошим чувством. Никогда еще их не бывало так много.

— Дурное знамение, — говорили новгородцы, наблюдая за тяжелым полетом мрачных птиц.

— Недобрый знак, — повторяли они, разглядывая тяжелые черные фигуры, мостящиеся на вершинах деревьев.

«Быть худу, быть худу», — произносил про себя новгородец-огнищанин, мерянин Тсарг, глядя поутру на загрязненные пометом корни дуба, на котором ночевала шайка незваных зловещих пришельцев.

2

Новгород знает важную походку боярина Ставра. Городское людство привыкло видеть высоко поднятую голову, привыкло встречаться с пронзительно-строгим взглядом и слушать громкий голос знатного боярина. Привыкло и слушать его совета, ценить человека, опытного в делах и не роняющего слова зря без ясного смысла.

В этот поздний вечер новгородцы не признали бы Ставра. Он, согнувшись, бродит по верхней светлице своего пышного дома, заложил руки за спину, едва волочит ноги в мягких сафьяновых сапогах с шитыми задниками.

Болен он, что ли? Или, встречая сорок пятое лето непраздной жизни, прежде времени почувствовал старость?

Прогоняя грузную думу, боярин выпрямился, рубанул рукой, как мечом, и сделался прежним. Он бодро прошелся по обширной светлице и взялся за кубок с густым греческим вином, который его ждал на столике, покрытом для красоты, для роскоши парчовым платком.

Он поднял дорогой кубок, полюбовался рубиновой влагой. Вот он, боярин Ставр, богатый купец, уважаемый старшина Городского конца. Ему сейчас бы провозгласить здравицу гостям и сказать гордое слово так, как он умеет, — чтобы люди понимали: не хозяин им оказывает честь, а они хозяину.

Но гостей нет, Ставр одинок в светлице. Обо всем переговорив в последний раз, уже ушли старшины Гул и Гудим, бояре Нур, Делота, Синий и Хабар. Ставр сделал глоток и, будто любимое вино сделалось немило, поставил обратно початый кубок. Он подошел к низкому оконцу, согнул гордую спину, оперся локтями на подоконную доску и глядит, глядит на Город через оконницу, открытую для теплого ясного времени.

Чего ты не видал, боярин? Ведь сколько раз ты глядел отсюда на крыши новгородских домов, на стены, заборы, мощеные улицы! Ты знаешь, что по ночам новгородские дворы пусты, как и улицы. Или ты вздумал поглядеть, кто еще не спит в Новгороде? Час поздний. В летнем небе светло, но вечер уже прошел и кончается первая половина ночи. Находит полночь, воздух сереет недолгой мглой. Гляди не гляди — все спят.