Повести древних лет

Но ему мнилось, что кругом не товарищи, что он лежит не на мягкой хвое и не воздухом дышит. Его колыхала прозрачная, мягкая, теплая волна, и он опускался в подводное царство. К нему склонялись и его ласкали водяные розы. Он уходил глубже. Из чашечек роз выплывали красавицы, обнимали парня белыми руками, и он не мог насытиться счастьем…

Сговорился я сам с Черным лесом глухим,
обженился я сам на широкой реке.
Доброй волей пошел, своей волей гулял,
я сам долю нашел, сам ее я и взял…

Вода холодела и темнела. Радок затрепетал, искал и прижимал к себе невиданную красавицу, чтобы согреть сердце о сердце, приподнялся, глядел не мигая, но более не видел. Сестра прикоснулась к спокойному лицу и смежила брату веки. Роняет теплые женские слезы.

На руках Или другой повольник прощался с жизнью.

3

Повольники трудились без отдыха всю короткую ночь, нарастили борта расшив и наготовили плетней. Теперь и настоящей стрелой не пробьешь, не то что слабой костяной. Можно сталкиваться на воду и считаться с чужаками за своих покойников. Из раненых семеро уже похолодели, а двое выходятся или нет — кто скажет.

В лесу за засекой, где стоял дозор повольников, было спокойно, и река против случайного стана опустела. Но чужаки не ушли.

На том берегу над деревьями и кустами поднимались дымки от костров. Бубны стучали и там и в лесу этого берега. Пересвистывались дудки. Чужаки переговаривались.

Доброга на одной расшиве выплыл на стрежень. В излучине ниже стана были причалены большие лодьи чужаков. Доброгу заметили. Чужаки бежали по берегу и лезли в лодьи, готовясь отчаливать. Часто и тревожно били бубны.

Выше стана прямо на реке стояли на якорях пять больших лодей. Около них, как собаки на поводках, держалось десятка два маленьких лодок. Двину берегли с обеих сторон и держали повольников в осаде. Доброга вернулся на стан.

Повольники обсуждали, как им быть. Выждать, чтобы дело само показало? Чужаки дождутся, когда ветер потянет с берега, зажгут лес и выкурят на воду… И кто же знает, не послали ли они еще за своими? Лучше тотчас, первыми напасть, не теряя времени попусту. И так и так — драться.

Да, быть бою. Три расшивы, укрытые от стрел, смогут смять и потопить большие лодьи чужаков. Одну уже разбили. А о малых лодочках и судить не приходится. На воде верх будет за повольниками, хотя их осталось лишь четыре десятка, а чужаков будет несколько сотен.

Повольники судили правильно, и Доброга соглашался сначала напасть на верхние лодьи, потом смять нижние. Чужаки сами разделились. Побить — побьем. А дальше что?

Некоторые товарищи предлагали вернуться на свою реку, как привыкли называть Вагу. На ней места много и нет чужаков. Другие настаивали побить и покорить чужаков, взять выкуп и обложить погодной данью.

Как случалось и на больших и на малых вечах, повольники разбились почти поровну и, отстаивая свое мнение, бранились и грозились. В увлечении одного столкнули в реку — хорошо, что на мелкое место. А бубны чужаков, будто принимая участие в споре, били часто и тревожно.

Доброга крикнул:

— Чужаки налетают! Чужаки!

Горячие головы опомнились. А не вернуться ли к товарищам и не решать ли всей ватагой, как дальше поступать с чужаками?

— Не любо с чужаками драться для драки, — сказал Одинец. Он до сих пор молчал. Его кафтан был в крови, разорванное стрелой ухо распухло, как гриб. — Мы здесь не для того, чтобы, как на льду, тешиться кулаками. Уж если драться, так чтобы был толк…

Одинец не кончил — в лесу раздался чей-то крик. Прислушались.

— Доброг-га! Доброга!

Что же там за чудо? Кто зовет старосту?

— Э-гей? Кто ревет?

— Доброга! Доброга!

А ведь это голос Биара!

Староста перебрался через засеку и позвал рыболова. Тот выскочил из-за дерева и спрятался. Боится. Доброга бросил рогатину и меч и пошел безоружный. Биар выбежал навстречу.

4

Оказалось, что чужаки хотели говорить с повольниками, так Доброга понял Биара. Как говорить, не хитрят ли? Повольники приготовились к бою. Биар принес бубен, обтянутый с обеих сторон кожей, разрисованной фигурками медведей, оленей и собак. На стук биаровского бубна снизу выплыла большая лодья, полная людей. С нее Биару отвечали на бубне же, а остальные бубны замолкли, и на реке сделалось тихо. Чужаки были безоружные. Их лодья медленно и наискосок правила к стану. Гребцы стоя работали тонкими веслами с широкими лопастями, обтянутыми кожей.

Лодья подошла так близко, что сделались видны жильные швы на кожаных бортах и лица чужаков. Они были смуглокожие, черноволосые, как Биар, с редкими бородами. Несмотря на теплый день, чужаки были одеты тяжело. У одних с плеч свисали плащи из мехов, собранных хвостами вниз, другие носили шитые собольи шубы. Блестели кафтаны из рыбьей кожи, узорчато расшитые цветными ремешками. Старшины. Они махали руками и показывали повольникам пустые ладони.