Повести и рассказы

Он остановился, сделал вид, что глазеет на игроков, а сам исподлобья следил за Клавой. Вот вбежали девчонки, бросились к ней, затараторили непонятное. Клава покраснела, заохала, и Маленький Петров скользнул мимо игроков в дальний угол комнаты. Маленький осторожно провел пальцем по горну сверху вниз. Вслед за его пальцем стекала золотистая полоска, которая на ходу оживала, отражая свет электрической лампы. Ожидание, предчувствие уже томили Маленького.

— Слабо погудеть! — закричал рядом Чубчик и схватил горн.

— Я… я не умею, — сказал Маленький, растерявшись.

— Ерунда! — Чубчик поднес трубу к губам.

Чубчик побагровел и дрожал от напряжения и, наверно, в следующий момент у него получилось бы что-нибудь, если бы не Клава.

— Вы что, с ума сошли! — закричала она. — Немедленно поставьте на место!

Целую неделю после этого Маленький обдумывал, как бы ему погудеть в трубу. «А, была не была, — решил он наконец, — пойду и погужу, пусть попробует поймать…»

Но Чубчика на всякий случай позвал с собой. Пусть посторожит. Они направились в пионерскую, но на пороге были остановлены человеком с красной повязкой на рукаве. Это был дежурный член совета дружины.

— Куда? — сказал дежурный и взял Маленького за шиворот.

Маленькому это не понравилось. Он вырвался и, убегая, показал дежурному рожу. Как Маленький и предполагал, дежурный за ним не погнался, потому что был на важном посту.

Долго Маленький Петров не мог забыть, как они с Чубчиком ходили в пионерскую.

…Тем временем Маленький перешел в четвертый класс. Каждую среду, вечером, он появлялся в школьной столярке и пилил, строгал — то скворечни мастерил, то табуретки. Он любил запах свежего дерева, визг пилы, стук молотка, любил, как голоса звучат в столярке — гулко, весело.

Как-то вечером вышел он из столярки на перерыв и в длинном рабочем халате пошел бродить по школе. Когда подымался по лестнице, подумал: «В школе — и тихо…» А когда поднялся на третий этаж, увидел, что в коридоре темно, но не совсем, а чуть голубовато от уличных фонарей, и загадал себе пройти по коридору до угла и дальше, за поворот, еще столько же — неужели не пройти?

И когда уже пошел мимо блистающих черных окон, кося глаз на свою тень, сообразил, что пионерская-то на этом самом этаже!

Он обрадовался, побежал, забыв всякий страх, но тут же остановился. «Эх, дурак, поздно уже. Ясно, закрыто».

Подойдя, он взялся за ручку и почувствовал, что дверь не заперта. Маленький потянул ее на себя и проскользнул внутрь.

В углу поблескивало. Маленький на цыпочках, затаив дыхание, пошел туда. Рука его сжала прохладный металл. В боку заколотилось. Он уже собирался было погудеть, но испугался тишины. Тогда он сунул трубу под халат и быстро пошел прочь. Он дошел до угла коридора и побежал, и чем быстрее бежал, тем веселее ему становилось. «Тра-та-та-та!» — загремел он по лестнице коваными каблуками. «Тра-та-та-та!» — по каменному полу раздевалки. Халат на крючок. Трубу под пальто. «Что так рано сегодня?» — спросила нянечка. «Уроков много!» Дверью — хлоп, и — улица!

Вдохнул сырого октябрьского ветра. «Вот это повезло. Никогда так не везло».

Маленький спрятал горн в дровяном сарае под старой мешковиной, чтобы завтра перепрятать в более надежное место. Серым, промозглым утром, задолго до школы, он перепрятал трубу, да так, чтобы никто не нашел.

Потом он весело ходил по сырым улицам, ожидая, когда школьников станет больше и он смешается с их толпой.

Он думал, что в школе уже начался шум, и готовился к этому, тренировал равнодушное лицо и был удивлен и даже огорчен, что все шло обычным порядком. Никого никуда не вызывали, в классных шкафах не рылись. Клава бегала по школе не быстрее, чем всегда, с выражением прежней озабоченности на лице, все куда-то стремилась, рвалась бесплодно, словно крылья у нее зашнурованные за спиной. Все смотрела поверх голов в какую-то ей одной ведомую даль.

И на следующий день было то же самое и через неделю.

А раз никто не волновался, Маленький тоже беспокоиться перестал. Однажды он достал трубу из своего тайника и поднес ее к губам. Труба заговорила. И все последние страхи отлетели в сторону, как худые сны отлетают, когда человек откроет глаза, а у изголовья его стоит солнце.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Еще из прошлого. «Сломанный зуб»

В каждом городе есть что-то свое, самое-самое. Такое, как Исаакиевский собор. Человек, побывавший в Ленинграде и не поднявшийся на Исаакий, вроде бы не сделал самого главного. Без этого ему неловко возвращаться домой.

Когда приезжий узнает, что старожил — приятель его или родственник — никогда не лазил на Исаакий, он ушам своим не верит. «Шутишь?..» А тот: «Чего я там не видал…» Приезжий обижен такими словами. Он не понимает и никогда не поймет, что старожилу достаточно жить в одном городе с Исаакием и дышать с ним, как говорится, одним воздухом.

В Усть-Верее, где живет Маленький Петров, свои достопримечательности. И главная среди них — крепость.