Повести и рассказы

— С часами отложим, Васен. У меня новость. Генка все знает. Я рассказал. Приехал Джуба с морей, у него партия «Черных принцев». Хояет поскорее избавиться от товара. А два дня назад звонил Малыш, едет к тетке, куда–то в глушь. Просит что–нибудь подкинуть, конечно, то, что можно там спихнуть. Джуба сдает партию по стольнику за штуку, а Малыш в своей деревне толкает за два. Неплохо бы сплавить Малышу партию за сто пятьдесят–сто шестьдесят за штуку. У Джубы двадцать единиц. Так что, Васен, выкладывай деньги. Через двадцать минут он должен подскочить к фонтану, где платная стоянка.

У машины Ходанич долго возился с ключами. Генка, погрузив кулаки в карманы, притаптывал снег. Зрачки фонарей расползались в тревожной дымке метели, играли, дразнились. Эта метель и чернота ввергли его в поток беспокойных воспоминаний. Ему опять представился родной взвод, те простые ребята, с которыми делил все радости и печали, читал письма, делился последним подворотничком, с кем прыгал на учениях и шагал строевым в парадной коробочке. Зачем он здесь? К чему эта мишура? И все это вдруг показалось Генке настолько нереальным, что ему захотелось разогнать эти рваные клочья, чтобы снова почувствовать скребущие за спиной стропы парашюта, наполнившийся воздухом купол и подлинное упоение.

И скоро!? — нетерпеливо окликнул Хомяков. — Ткач!

— Я! — Генка обернулся. Зрачок фонаря пропал, зато другие зрачки, по ту сторону машины, и совсем другой взгляд приперли его к невидимому столбу. Нет, не Хомякова, не Ходанича, а взгляд Филина, презрительный, негодующий, норовящий вытащить сердце.

— Чмо! — негромко, но так, чтобы Генка услышал, сказал Филин и, плюнув, зашагал прочь.

Оклик из машины повторился и, Генка, колеблясь, еще чувствуя пронизывающий до боли взгляд Филина, сожалея о невозможности что–либо объяснить, потянул дверку.

Через полчаса они были на месте. К стоянке Ходанич не рискнул приблизиться.

— Накроют. Обязательно накроют, — откровенно струсил Xoмяков, беспокойно заерзав на сидении. «Дипломат» с деньгами жидким оловом прожигал руки и прыгал.

— Закрой рот! — прикрикнул Генка. Паника Хомякова начала порядком его раздражать.

Ходанич вернулся не один. Рядом с ним семенил жирный, коротконогий парень, скорее всего, это и был Джуба. По их лицам Генка заключил, что сделка состоялась. Не отходя от машины, они хлопнули по рукам и распрощались.

— Все клево, братья! — обратился к компаньонам Ходанич и что–то пропел. — Завтра утречком, Васен, навестишь Малыша.

Он сделал паузу и загнусавил о какой–то классификации женщин. По его мнению, они отождествлялись с так называемой «Ни–ни» — нормальной, мурлыкающей кошечкой, которая ластится, чуть что — выпускает коготочки. — Сейчас мы навестим одну из таких красоток! — Ходанич потер руки.

Генка сумрачно попросил подбросить его до дома, отклонив приглашение, сославшись на усталость. Он и в самом деле устал. Морально.

* * *

Теперь каждое утро Ткачук одевал спортивную форму, пропадая из дома на час и более, восстанавливая утраченное, занимался спортивной ходьбой. Бегать пока врачи запрещали, но он иногда пробовал пробежать метров сто, начинало ныть легкое, колоть под сердцем и опять приходилось переходить на шаг, приводя дыхание в норму.

Когда он после перерыва попробовал увеличить нагрузку, то целый день потом провалялся в постели. Одолевала слабость. Через день пробовал снова свою систему и почувствовал себя лучше.

После такой зарядки Ткачук весь день не ощущал усталости, хотя еще недавно она не покидала его, ходил бодрый. И каждое утро, возвращаясь, заглядывал в почтовый ящик. Там вместе с газетами почти всегда лежало письмо от друзей. Ребята справлялись о здоровье, расспрашивали о делах. Геннадий с удовольствием перечитывал письма, строчил пространные, на десять листов, ответы, в которых ни одной строчкой не заикался о своем состоянии.

Утром спустя несколько дней после встречи со Светланой, неприятно закончившейся для обоих, когда он уже было позабыл о ее существовании, пришло письмо. Обратного адреса на конверте не было, но по штемпелю стало ясно — местное. Генке не терпелось тут же его вскрыть и прочесть, но тяжелый конверт предупредил, что займет не одну минуту. Он превозмог любопытство, умылся, побрился и, устроившись в кресле, надорвал край конверта. Из него выпали аккуратно сложенные из хрустящей кальки листки.