Повести и рассказы

Сердце дрогнуло и замерло. Объявили медленный танец. Краснея, Артур пригласил ее. Девушку звали Инна. Кружась рядом с ней, в такт плавным движениям ее гибкого тела, ему вдруг впервые захотелось понравиться ей. Внешность — она сковывала его. Он не был красив, и атласная кожа не скрывала упругие бугры его мышц. «Понравлюсь ли я ей?» — без конца задавал он вопрос и молчал. А девушка, словно угадав его состояние, замкнулась и, видимо, не собиралась протягивать руку спасения.

Голос Эллы Фитцжеральд по–прежнему завывал, путаясь с бушующим саксофоном и роялем. Американская певица пела для них, так по крайней мере, казалось Артуру. И для него этого было достаточно, потому что еще вчера, робкий юноша в обществе обаятельной девушки, потерявшей счет поклонникам, представлялся ему смешным и нелепым. И вот эта явь, ошеломляющая, приятно–томительная. Она владела чувствами и мыслями Бостана, управляла полетом его души…

Если бы человек не вкушал удовольствий, пусть быстротечных, но все–таки удовольствий, он бы чувствовал вечную неудовлетворенность, тоску или просто не видел смысла своего существования. И, право же, как замечательна жизнь! Мы живем в предвкушении чего–то значительного и в ожидании своя прелесть. И прозрев, осознав себя, как–то выглянув на рассвет в окно, проницательно изрекаем: «А ведь снег идет!», хотя хлопья застилают колпаки девятиэтажек без малого целый месяц.

Инна глубоко вздохнула. Разметавшиеся волосы, ищущее выражение лица. В глазах — безмолвная арктическая пустыня. И Артур телом ощутил леденящее отчуждение. «Кретин! Заспиртованный скорпион! Танцевать без звука, как сушеная вобла».

— … по–моему, я не ошибусь, — осмелился–таки Артур, — если скажу, что ты очаровательна.

— Да?! Ты тысячный в списке, кто это сказал. Я загадка. И никто никогда не разгадает меня.

Хоп! Пощечина!

«Кретин ты, Артуха, кретин. Банальность — враг искусства, а общение — это тоже искусство, тем паче с такими девушками». И, не желая проиграть поединок, он кинул последний козырь, реализовал ШАНС.

— А ты знаешь, я умею гадать. И могу предсказать судьбу.

— Ты цыган?! — она скептически осмотрела его.

— Нет, — отчаявшись, ляпнул он, довольно беспечно. Выход нашелся, — он прочел на днях дряхлый от древности томик «Хиромантии».

Любовь творит с людьми чудеса. Артур преобразился. Теперь перед Инной стоял вовсе не стеснительный, хилый студент в очках, а мушкетер, покоритель женских сердец, великодушный защитник их чести.

— Нужна твоя рука.

Инна осторожно подала горно–хрустальную руку, как триста лет назад дама сердца протягивала благородному рыцарю розу, и Бостан также осторожно заключил ее в свою.

Не подкачай, брат, — успокаивал себя Артур, — если боишься, обязательно проиграешь. Смелее!»

— О! — воскликнул он. — Ты очень смелая и независимая девушка…

Музыка и танцы, казалось замерли в эту минуту. Артур продолжал: — Видимо, ты высокого мнения о себе, потому что не страдаешь от одиночества. Ты имеешь ослепительный успех, огромное число поклонников. Но что–то в тебе есть неуловимое. И эта внешняя, напускная веселость — своеобразная маска. Не исключено, что ты испытала глубокую личную трагедию. Но ты сама не знаешь, что хочешь. И еще: с точки зрения молекулярно–кинетической теории и моей банальной эрудиции, если этот вопрос рассмотреть глобально, то ты непостоянна.

— Вот так?!

Инна была приятно удивлена прорвавшемуся голосу этого неприметного парня. Она уже примечала упрятанные те ценные черты, что возвышали его в образе этакого Леофана, над общим числом ее обожателей. Но ведь это могла быть и рисовка? Обыкновенная, заурядная, когда прямо на глазах мизерный человек вырастает до размеров фешенебельного небоскреба. Кто же он, этот скромный Артур? Двойник или искренняя юношеская натура? И она решила проверить.

— Французы говорят: «Я люблю, потому что люблю». Я непостоянна. И если твои первые слова прозвучали, как признание, то ты потерпишь крах. Не так ли, Артик? Но я загадка, и ты никогда не разгадаешь меня.

Она кокетливо стрельнула глазами и, подтверждая, что попусту слов не бросает, махнула рукой: — Эй! Олег! Этого хватило, чтобы усатый, рослый блондин с пышной шевелюрой и горбинкой, только украшавшей его нос, безапелляционно покинул партнершу и подскочил к Инне.

— Мое почтение…

— Ты не возражаешь, если мы потанцуем. А то назойливый кавалер, — она обратила свой взор на Бостана, — навеки разлучит нас.

— Сомневаюсь! — пророкотал Олег, как всадил топор в полено.

Артур оторопел. Бесцветная жизнь его распахнулась в неприглядной, бессовестной наготе: сплошное отступление без боя, без единого выстрела, схватки. Он подпирал холодную стену, еще минуту назад воплощавшую в себе золотую стену храма счастья. Блеск и мишура вечера разом сгорели. Он провожал пару взглядом смертника, который прощается с голубым небом прежде, чем положить голову на плаху. В глазах обнажалось не то сожаление, не то недоумение, а зубы покусывали губу.

* * *