Повести и рассказы

День отстоял на славу - солнечный, яркий, искристо играли тугие снега, берущиеся в наст, звенькало из первых сосулек, загорчил первым подтаем воздух. За Ангарой после заката долго горело растекающееся зарево и долго томилось, впитываясь внутрь, долго потом уже новым, не зимним, мягким пологом лежала по белому полю нежная синева. Но еще до темноты взошло и разгорелось звездное небо с юным месяцем во главе и пролился на землю капельный, росистый сухой свет.

Нет, не брал сон, ни в какую не брал. Истомившись, бабушка и внучка продолжали переговариваться. Днем Наталья получила письмо от сына. Викиного отца. Читала Вика: собирается отец быть с досмотром. Из-за письма-то, должно быть, и не могло сморить ни одну, ни другую.

- Уеду, - еще днем нацелилась Вика и теперь повторила: - Уеду с ним. Больше не останусь.

- Надоело, выходит, со мной, со старухой?

- А-а, все надоело...

- Ишо жить не начала, а уж все надоело. Что это вы такие расхлябы без интереса к жизни?

- Почему без интереса? - то ли утомленно, то ли раздраженно отозвалась Вика. - Интерес есть...

- Интерес есть - скорей бы съесть. Только-только в дверку скребутся, где люди живут, а уж - надоело!.. В дырку замочную разглядели, что не так живут... не по той моде. А по своей-то моде... ну и что - хорошо выходит?

- Надоело. Спи, бабуля.

- Так ежели бы уснулось... - Наталья завздыхала, завздыхала. - Ну и что? - не отступила она. - Не тошно теперь?

- Тошно. Да что тошно-то? - вдруг спохватилась Вика и села в кровати. - Что?

- Ты говоришь: уедешь, - отвечала Наталья, - а мы с тобой ни разу и не поговорили. Не сказала ты мне: еройство у тебя это было али грех? Как ты сама-то на себя смотришь? Такую потрату на себя приняла!

- Да не это теперь, не это!.. Что ты мне свою старину! Проходили!

- Куда проходили?

- В первом классе проходили. Все теперь не так. Сейчас важно, чтобы женщина была лидер.

- Это кто ж такая? - Наталья от удивления стала подскребаться к подушке и облокотилась на нее, чтобы лучше видеть и слышать Вику.

- Не знаешь, кто такая лидер? Ну, бабушка, тебе хоть снова жить начинай. Лидер - это она ни от кого не зависит, а от нее все зависят. Все бегают за ней, обойтись без нее не могут.

- А живет-то она со своим мужиком, нет? - Все равно ничего не понять, но хоть это-то понять Наталье надо было.

Вика споткнулась в растерянности:

- Когда ка-ак... Это не обязательно.

- Ну, прямо совсем полная воля. Как у собак. Господи! - просто, как через стенку, обратилась Наталья, не натягивая голоса. - Ох-ох-ох тут у нас. Прямо ох-ох-ох...

Вика взвизгнула: котенок оцарапал ей палец и пулей метнулся сквозь прутчатую спинку кровати на сундук и там, выпластавшись, затаился. Слышно было, как Вика, причмокивая, отсасывает кровь.

- А почему говорят: целомудрие? - спросила вдруг она. - Какое там мудрие? Ты слышишь, бабушка?

- Слышу. Это не про вас.

- А ты скажи.

- Самое мудрие, - сердито начала Наталья. - С умом штанишки не скидывают. - Она умолкла: продолжать, не продолжать? Но рядом совсем было то, что могла она сказать, искать не надо. Пусть слышит девчонка - кто еще об этом ей скажет. - К нему прижаться потом надо, к родному-то мужику, к суженому-то. - И подчеркнула «родного» и «суженого», поставила на подобающее место. - Прижаться надо, поплакать сладкими слезьми. А как иначе: все честь по чести, по закону, по сговору. А не по обнюшке. Вся тута, как Божий сосуд: пей, муженек, для тебя налита. Для тебя взросла, всюю себя по капельке, по зернышку для тебя сневестила. Потронься: какая лаская, да чистая, да звонкая, без единой без трещинки, какая белая, да глядистая, да сладкая! Божья сласть, по благословению. Свой, он и есть свой. И запах свой, и голос, и приласка не грубая, как раз по тебе. Все у него для тебя приготовлено, нигде не растеряно. А у тебя для него. Все так приготовлено, чтоб перелиться друг в дружку, засладить, заквасить собой на всю жизню.

- Что это ты в рифму-то?! Как заучила! - перебила Вика.

- Что в склад? Не знаю... под душу завсегда поется.

- Как будто раньше не было таких... кто не в первый раз.

- Были, как не были. И девьи детки были.

- Как это?

- Кто в девичестве принес. Необмуженная. До сроку. Были, были, Вихтория, внученька ты моя бедовая, - с истомой, освобождая грудь, шумно вздохнула Наталья. - Были такие нетерпии. И взамуж потом выходили. А бывало, что и жили хорошо в замужестве. Но ты-то с лежи супружьей поднялась искриночкой, звездочкой, чтоб ходить и без никакой крадучи светить. Ты хозяйка там, сариса. К тебе просются, а не ты просишься за-ради Бога. А она - со страхом идёт, со скорбию. Чуть что не так - вспомнится ей, выкорится, что надкушенную взял. Будь она самая добрая баба, а раскол в ей, терния...

- Трения?

- И трения, и терния. Это уж надо сразу при сговоре не таиться: я такая, был грех. Есть добрые мужики...

- Ой, да кто сейчас на это смотрит, - с раздражением отвечала Вика и заскрипела кроватью.

- Ну, ежели не смотрите - ваше дело. Теперь все ваше дело, нашего дела не осталось. Тебе лучше знать.