Повести и рассказы

— Духовный, — и я пустился было терпеливо объяснять значение этого слова, — это когда у человека есть свои мысли, мечты, влечения, интересы, стремления…

— Чего? Чего? Чего ты мелешь! — громко воскликнул он. — Куда ей нужно стремиться?

Кажется, он не совсем понял мои слова, но общий их смысл, видимо, расценил как неблагоприятный для себя. Он разнервничался.

Его бесконечное «чего» выбило у меня почву из-под ног, я не мог дальше излагать свои мысли. Слова, которые я обдумал загодя, утратили смысл и силу. Я остро ощутил: эти два человека — Чжо Найли и Чжао Сочжу — существа из разных веков, разных эпох, разных миров, даже разных общественных формаций.

Грубый камень, лежащий на земле, и облако, парящее в небесной выси, — что общего между ними?! Как возможно их объединить? Все это заставляло меня еще больше верить доводам Чжо Найли в пользу развода, склоняться на ее сторону. В эти минуты во мне невольно поднималось нечто вроде презрения к Чжао Сочжу, внешне простецкому, а если заглянуть глубже, невежественному крестьянину.

— Зачем тебе нужно, чтобы она страдала всю жизнь, всю жизнь мучилась? Вы же абсолютно разные люди!

— Чего?

Из того, как громко прокричал он это слово, было ясно: разозлился он всерьез, даже шрам на лбу приобрел кроваво-красный оттенок. Своего состояния он скрывать не пытался, недовольство мной выражал откровенно.

— С нами ты не жил, откуда ты знаешь, что ей горько? Зачем брешешь, что я хочу, чтобы всю жизнь она горе мыкала? Не спрашивай чужих, узнай-ка у нее самой, она-то ведь семь годов прожила в моем дому. У нее что, еды недоставало, одежи не хватало? Попытай у нее, как перешла в дом ко мне, я хоть раз погнал ее в поле? Она, два мальца да я — четыре рта; что, не я, Чжао Сочжу, жилился, чтобы заработать, наполнить эти рты? Не веришь? Пойдем по двору, вокруг дома! Чаны полны воды, жито в сусеках не переводится, в погребе разный овощ есть, вон куры, утки, свинки, добавь еще корову, от темна до темна я один хлопочу, обихаживаю их. Каждый день на столе яйца… Совесть-то у людей должна быть всегда! Да чтоб в груди она лежала прямо, а не вкось да вкривь. Ладно, пускай мои слова не в счет, тогда сходи в бригаду, поспрошай, ежели кто скажет, что у меня в дому она горе мыкала, разведусь с ней враз: мешкать да волынить не стану! Добавлю еще: Чжао Сочжу не силком ее взял. По своей воле пошла за меня. Про то узнать можешь у бригадного счетовода Чжао!

Слушая его раздраженную речь, я инстинктивно чувствовал его искренность и был уверен, что в его словах нет ни капли лжи, все в них правда. Из своего опыта общения с крестьянами я знал: их интересуют факты в чистом виде, они редко толкуют об эмоциях, переживаниях. Доказательством подлинности доводов для них служат факты как таковые. И никакое красноречие не способно сбить их с этой позиции. Я примирительно похлопал его по твердому, как камень, плечу и, улыбнувшись, сказал:

— Товарищ Сочжу, ты сперва успокойся. Я другое имею в виду. Я хочу сказать, что Чжо Найли нужно не это — не наесться досыта, не одеваться тепло; ей нужна духовная жизнь, жизнь, основанная на чувстве, ты понимаешь?

— Чувства — не чувства! Человек я грубый, таких слов не знаю. К ним троим я отношусь хорошо, совесть моя чиста, вот и все! Как ни говори, я не колотил ее, не бранил, не ругался с ней. В доме все делал так, как ей охота. Захочет купить чего-нибудь — напишет записку, я — на велосипед, мчусь в город. Ноги отваливаются, а я все же добываю то, что ей охота купить. Жила как следовало. Не знаю, отчего так рассердилась? Подавай ей развод — и баста! Как сгинула, уже четыре месяца прошло. Детей без ухода бросила. Мне каждый день надо в поле, приходится вот привязывать мальцов к столу…

— Неужели привязанными они остаются целый день? — не удержался я от вопроса, бросив взгляд на веревки.

— Ну, не на целый, так на полдня. Глянь на веревки! Нельзя делать их слишком длинными, не то они доберутся друг до друга, не ровен час, подерутся, исцарапают лица. Теперь я и отец, и мать. Пускай бы она сказала, где я оплошал перед ней, укажет, что не так, я бы пересилил себя. А она эвон как, обязательно хочет развестись. Не согласный я! Разойдемся, что с детьми станет? Мне тридцать с гаком, один долго не останусь, женюсь опять, а мачеха, поди, забижать их будет! Да и другое возьми: ни с того ни с сего мужик развелся; слухи разные по деревне пойдут, судить да рядить будут, подумают, я, Сочжу, мол, натворил бог весть что, паскудство какое, бабу-то свою прогнал. Кто же тогда пойдет за меня? Скажи, как мне жить дальше? И так по деревне языками всякое чешут…

Выговорившись, он немного успокоился, его гнев перешел в мучительную боль: большими, огрубелыми ладонями он закрыл лицо, пряча горестную гримасу.

У меня есть серьезный недостаток: я слишком мягок, легко поддаюсь чужому влиянию. Думается, однако, что никто бы не остался беспристрастным, выслушав эту идущую из глубины души правдивую исповедь. Да необязательно и слышать, достаточно было видеть то, что видел я, чтобы не остаться равнодушным.