Повести и рассказы

– Ну что ж ты, – удивился Балагуров. – Так брат нельзя, таким кисляем быть не годится… А я тут около Ниночки занялся.

Хозяйская дочь, именинница, звалась Антониной Филипповной.

– Надеюсь, с успехом? – все с тою же усмешкой спросил Иглин.

– А вот надо актерика этого хорошенько проучить, Полтавского, ухаживать вздумал, пьяница этакий.

– Уж и пьяница!

– Да что тут, – все здешние актеры те же золоторотцы, босяки. Перестанут в одном городе сборы делать, в другой поплетутся по образу пешего хождения, на своих подошвах, вздев сапоги на палочку… Ну, однако, надо бежать.

– Давно пора, – сказал ему вслед Иглин.

II

Иглин отыскал молодую именинницу. Молодые люди нашего города отличаются почти все застенчивым нравом и в первую половину вечера предпочитают в антрактах между танцами наведываться в столовую, где в изрядном количестве приготовлены всякие утешительные напитки.

Поэтому случилось так, что Иглин нашел Ниночку в разговоре и, кажется, скучном для нее, с одною из ее подруг. Стул возле Ниночки был свободен. Иглин опустился на этот стул, нагнулся к уху Ниночки и спросил ее тихо и быстро:

– Кто лучше: Полтавский или Балагуров?

– Как?

Ниночка вскинула на него удивленные глаза и постаралась придать им строгое выражение. Иглин улыбнулся в ответ на ее недоумевающий взгляд и продолжал, настойчиво глядя прямо ей в глаза.

– Для вас-то кто лучше кажется?

– Послушайте, так нельзя спрашивать, – отвечала Ниночка с легонькой растяжкой, стараясь выдержать строгий тон.

И она повернулась было к своей подруге, с которою только что разговаривала, но той уже не было на месте.

– Полноте, отчего нельзя? – убедительно сказал Иглин.

– Отчего?

Ниночка затруднилась ответом: очень уж самоуверенно спрашивал Иглин.

– Да, отчего? – повторил он свой вопрос.

– Ну вот, – сказала Ниночка, – да только вы способны так спрашивать.

– Но, однако, кто же лучше? – настаивал Иглин.

Ниночка засмеялась.

– Балагуров – ваш друг, – сказала она наставительным тоном, поколачивая легким веером по ладони своей маленькой ручки, затянутой в перчатку.

– О, я не передам ему того, что вы мне скажете.

– Да, в самом деле? – спросила Ниночка, лукаво улыбаясь. – Вы меня утешили. А я боялась, право боялась.

– Боялись Балагурова? Вот уж…

Иглин остановился.

– Что «вот уж?» – спросила Ниночка.

– Нет, это я так… Ну-с, и так, кто же лучше?

И он наклонился к девушке с тем доверчивым видом, который часто заставлял людей быть с ним более откровенными, чем они сами желали.

– Знаете, – нерешительно сказала Ниночка, – ваш друг Балагуров чванен и скучен не по возрасту.

– А не правда ли, – с живостью подхватил Иглин, – как мил и остроумен Полтавский?

Ниночка вспыхнула, смешалась и проговорила смущенно:

– Ах, да, это правда.

– А вы знаете его фамилию? – спросил Иглин, опять принимая насмешливый вид.

– Вот странный вопрос! – с неудовольствием отвечала Ниночка. – Вы всегда шутите, но не всегда удачно.

– Полтавский только на сцене, – медленно говорил Иглин, словно наслаждаясь неудовольствием Ниночки, – а настоящая его фамилия, так вы ее не знаете?

– Нет, – сухо сказала Ниночка, но голубые ее глазки зажглись любопытством.

– Да, так его настоящая фамилия – Фунтиков.

– Вот как, – с удивлением сказала Ниночка, и ее хорошенькие брови легонько приподнялись.

– Да, да, Фунтиков, – продолжал, безжалостный Иглин, – буйский мещанин. Знаете, в Костромской губернии есть такой городишко Буй, – славное имечко, не правда ли?

– Однако, что же из этого? – досадуя спросила Ниночка.

– Так, к слову пришлось, – равнодушно сказал Иглин и опустил свои глаза.

Лукавая усмешечка скользила на его тонких губах, под светлыми усами. Ниночка посмотрела на него с досадой и теперь все в нем ей не нравилось, даже эти усы, которые так скверно шевелились.

«Этакий противный!» – подумала Ниночка.

Она была еще очень молоденькая и наивная девочка, не умела еще скрывать своих чувств, и не один Иглин замечал, что ее веселенькие глазки особенно ласково посматривали на Полтавского.

III

Полтавский был звездою нашего маленького театра. Некоторые из дам, восторгавшиеся его талантом, пророчили ему блестящую будущность, хоть и прибавляли при этом:

– Но, моя милая, вы знаете, что нынче даже и на этом поприще нужен не столько талант, сколько счастье и протекция, особенно протекция.

У Полтавского не было протекции, не было большого счастья, а может быть, не было и большого таланта. Как бы то ни было, его у нас любили, и он делал хорошие сборы. Он нес на своих плечах, – сильный был молодой человек! – почти весь репертуар, играя и городничего в «Ревизоре», и «Гамлета», и все, что придется, пел куплеты в водевилях и оперетках, читал стихи и сцены из еврейского быта в дивертисментах и изображал красавцев или злодеев в живых картинах.

Вне сцены он был красивый и разбитной малый, что называется на все руки мастер и душа компании: мог выпить сколько угодно, а пьян не бывал, и в такие моменты артистически играл в стукалку с опьяневшими молодыми купчиками, которые приходили в азарт и бешено проигрывали.