Повести и рассказы

Вся комната была увешана фотографиями, на которых был запечатлен Петр Васильевич во время репетиций.

Войдя, Ксения Павловна не стала с любопытством оглядываться по сторонам, как это часто делают, приходя в незнакомый дом.

— Сюда можно сесть? — спросила она.

— Садитесь куда хотите!

Ксения Павловна присела на диван.

— Это Петр Васильевич, — сказала Зина, не указывая на стену: никакого другого мужчины в комнате не было.

— Говорят, он был очень милым, талантливым человеком… — сказала Ксения Павловна.

— Второго такого нет! — ответила Зина.

— Я верю вам…

— В туристских справочниках пишут, что наш город славится металлургическим заводом, курортом, на котором лечат ревматизм, и театром юного зрителя. А до его приезда город славился только заводом и курортом…

Вдруг Зина вспомнила о чем-то, плюхнулась на диван рядом с Ксенией Павловной и уставилась на нее:

— Так вы снимались в кино?

— Это было сто лет назад. Я тогда еще училась в институте.

— В каком?

— В театральном.

— Не может быть! Значит, вы тоже артистка?!

— Сейчас уже нет.

— Ушли из театра?

— По сути дела, я в него и не приходила.

— Ничего не пойму… И вы так спокойны?

Зина схватила Ксению Павловну за руку. По-детски изумленные глаза ее требовали ответа.

— Это получилось как-то само собой, — задумчиво, но без грусти сказала Ксения Павловна. — Играть роли, которые мне когда-то хотелось играть, я не могла.

— Почему?

— Николай Николаевич всегда был главным режиссером театра. И мне, его жене, исполнять главные роли… В общем, он этого не мог допустить. И я его понимала. Люди с принципами и правилами заслуживают уважения. Вы согласны?

— А другие театры? — допытывалась Зина.

— В городах, где мы жили, обычно был только один театр. Сперва я работала на радио… Читала стихи. Но потом перестала… Появился сын. Он сейчас учится в Ленинграде. Потом Лера… О Николае Николаевиче надо было заботиться. Они стали главными действующими лицами пьесы, в которой я участвую до сих пор. И с большой радостью…

Зина по-детски быстро переходила от одного настроения к другому. Неожиданно она вскочила с дивана и всплеснула руками:

— Вы же, наверно, голодная? И они тоже! Сейчас я устрою ужин.

Зина, словно готовясь к праздничному приему, забегала по квартире, захлопотала.

— Я вам помогу, — предложила Ксения Павловна.

— Ни в коем случае!

— Вы любите заботиться о других людях, да? Устраивать чужие судьбы?..

— Как все одинокие женщины!.. — весело ответила Зина.

Ксения Павловна помолчала немного, наблюдая за Зиной, которая, накрывая на стол, то и дело отвлекалась от предстоящего ужина, о чем-то задумывалась и даже положила сыр в хлебницу.

— Вы, значит, играете девочек? — спросила Ксения Павловна.

— А самой двадцать семь лет. Сообщаю об этом, потому что все равно об этом все знают.

— Как… все?

— Те, которые ходят в наш театр. Это же интересно: выяснить, сколько лет артистке, играющей двенадцатилетних. Сперва начинают восклицать: «Нет, это не артистка! Не обманывайте нас… Это девочка! Не может быть, чтобы это была женщина. Сколько ей лет?..» И тогда билетерши, гардеробщицы и вообще все, кому так говорят, с гордостью сообщают: «Ей двадцать семь лет!» В будущем году скажут: «Двадцать восемь!» И чем больше мне будет лет, тем больше в их голосе будет гордости.

— Значит, вы хорошо играете… этих девчонок?

Говорят, хорошо, — машинально ответила Зина: в этот момент она опять о чем-то задумалась.

— Может быть, у вас какое-то дело? — встревожилась Ксения Павловна. — Не стесняйтесь, пожалуйста. Мы можем поужинать завтра! Может быть, вы должны подготовиться к репетиции?

— Да нет… Я думаю о другом.

— О чем-нибудь неприятном?

— Наоборот! Я думаю о том, что в нашем городе два театра. Два! Один детский и один взрослый..? Вы понимаете?

С тех пор прошел год.

Узнав, что Николая Николаевича приглашают на заседание комсомольского комитета, Иван Максимович заволновался: заместителем секретаря была Зина. Она могла нарушить священные традиции театра, к которым привык Николай Николаевич, каким-нибудь резким замечанием или неожиданным требованием. Иван Максимович мечтал о том, чтобы «пересадка» главного режиссера из организма взрослого театра в организм детского произошла благополучно и безболезненно, чтобы не обнаружилось вдруг какой-нибудь несовместимости. Он с радостью наблюдал за тем, как беседы Николая Николаевича, его лекции, даже его внешний вид и манера общаться с людьми облагораживали коллектив приметами высокого искусства.

«Приживается! — думал Иван Максимович? — Приживается…»

И вдруг это приглашение на комитет! Иван Максимович решил провентилировать обстановку. Он попросил Костю Чичкуна и Зину Балабанову зайти к нему после спектакля.