Повести и рассказы

Хозяин без лишней суеты вошел в сени и через минуту вынес оттуда ковшик колодезной воды - надежнейшее средство для восстановления пересохшего горла. Дружки: один и другая, по очереди выпили воду, поблагодарили, затем, отойдя поближе к толпе, переглянувшись, дружно спели:

- Эх, что-то голосу не стало.

У попа объелись сала.

Кругом заржали, загыкали. Видно, заранее готовилась частушка-то.

Свадьба продолжалась вот уже несколько часов, из них около трех - на улице. Надо было поворачивать к дому. И на обратном пути так же - с плясками и прибаутками.

- Говорят, я - боевая.

Я и правда - атаман:

У начальника милиции

Отрезала наган.

- Она меня

Шалью крыла.

А под шалью - Что там было!..

А Максим Зиновев, притоптывая ногой говорил соседу Петру Ивановичу Горохову, постарше себя года на три-четыре:

- Вишь, как распелись-то, на душе радостно!.. Хотя вроде и радоваться-то особенно нечему. Хорошо, что любовь, свадьба, а жизнь-то - чертова. Вот уж пять лет, как война кончилась, а в колхозе - один мерин - Пегарь, да из техники - одна полуразвалившаяся полуторка.

- Да-а... - поддержал дядя Петя.

- И свадьба-то первая после войны на все село. Зато какая свадьба!.. Молодец Василий Иванович, хорошую свадьбу сделал.

- Вот пляшут, и будто все боли и напасти забыты начисто. А ведь чего только народ не испытал...

- И грабиловку, и принудиловку. Такую войну выстоял. В нищете прозябает, а веру в будущее не потерял.

- В будущее, но не в газетную болтовню да по радио.

- Тихо!.. Ты что, Зиновев, очумел?.. В момент загремишь. И я с тобой на пару.

- Да накипело, Иваныч. Ну ладно. Все равно будем жить хорошо. Должны. Не мы с тобой, конечно, а вот внуки - точно. Я в этих плясках и песнях вижу веру людей в себя, не примирение с тем, что есть, а именно - веру. А что смахивает на примирение, то, наверное, потому, что до кондиции не дошло. Но дойдет. Кусок хлеба на всех поровну - это нормально, когда он последний. А получше жить будем - так не пойдет. Труженику тружениково, лодырю - лодырево. Можно и в колхоз объединяться, только работать там, а не клопом на шее сидеть. Время нужно. Еще не раз придется людям хлебнуть несправедливости, унижения, пройти через искушения, грех, ханжество. Вон как поют и пляшут! Значит, будут жить по-человечески. Дай, Бог.

- Дай, Бог, дай, Бог, - закивал головой Петр Иванович. Два старика

стояли и разговаривали. Не просто вели беседу, а фило софствовали, размышляли о крестьянской жизни, о будущем. Их размышления были им навеяны еще не отпевшей и не отплясавшей веселой свадьбой. Надолго она осталась в прамяти односельчан. Потом эту свадьбу не раз вспоминали в дни других свадеб, в дни различных праздников: советских и религиозных. Да иначе и быть не могло, Ведь это была первая послевоенная свадьба в селе Тонькина свадьба.

ШИШКОВ

Надо же так случиться, что мой друг детства женился на моей дальней родственнице, а точнее - на моей троюродной тетке. Теперь мы с ним вроде как породнились. Его дети будут моими четвероюродными братьями или сестрами.

Забегая вперед, скажу, что родилось у них двое сыновей: Валерий и Игорь, - первый больше на отца похож, а второй - на мать. Оба закончили сельскохозяйственный техникум, отслужили срочную службу. Валерий служил на флоте, побывал в разных морях и странах, работает в совхозе, воспитывает с молодой женой симпатичного мальчишку Павлуху, вылитого деда в детстве. Игорь после увольнения в запас помогает отцу, первоклассному сварщику, пасти крестьянских коров: в перходный период от застоя к рыночной экономике (переход этот оказался посложнее суворовских переходов) агрономы, выходит, не нужны; как ни странно, сварщики - тоже. Нет, где-то они очень требуются, но им-то надо не где- то, а поближе к дому. Вот они и взялись по-своему решать продовольственный вопрос.

А сообщила мне о женитьбе друга моя бабушка Варя:

- Шишков-то твой женился на нашей Вальке, Парашиной дочери. Помнишь тетку Прасковью-то? Из Лапшиных она, а мне двоюродная сестра.

Я Лапшиных знал всех. Это они по-девичьи Лапшины, а так у всех другие фамилии: Аносовы, Зубковы, Марковы, Мазаевы. Одна тетка Маша - Лапшина, она - старая дева. Валентина была из Зубковых. Их я знал меньше других, жили они в Кривополянье, большом соседнем селе, а остальные - в городе, куда ходили мы очень часто: от дома до рыночной площади - двадцать минут ходу.

К Шишкову я обязательно заходил каждый свой приезд в родное село. Можно сказать, что дружба наша с моим переездом в Питер не прерывалась, лишь приобрела другую форму.