Повести и рассказы

— Так, — сказал Черныш. — Это скучно. Ну, давай до утра пить. Денег у меня хватит: все, что было, захватил.

Но оркестранты, собрав в чехлы свои инструменты, уходили уже и огни в зале тухли.

Инвалид сказал:

— Идемте со мной. Я вам местечко, чтоб до утра, покажу.

VIII

И он повел Черныша во Владимирский клуб. Швейцар принял кавалерийскую шинель с тем же бесстрастным лицом, с каким он принимал все — самые дорогие и самые драные — пальто, загружавшие вешалку. Инвалид и Черныш взошли по широкой лестнице, уплатили за вход и направились в залы, где властвовали голоса крупье.

Инвалид усадил Черныша в клубном ресторане за столик и, еле сдерживая возбуждение, попросил денег.

— Вы посидите, пиво пейте, а я играть пойду. Я вам наиграю столько, что на всю жизнь хватит.

Черныш сунул ему денег, сколько попало в руку, и остался в одиночестве. Он медленно пил пиво. Ему было плохо: словно он попал в чужое общество, с которым он все равно никогда не сроднится. А оркестр играл что-то шумное и быстрое. Чернышу хотелось просто пить чай, и чтобы граммофон пел что-нибудь длинное и медленное, ну хоть бы «Когда на тройке быстроногой…».

Инвалид вернулся не скоро. Он подошел и молча присел к столику, приставив костыль у колена.

Черныш, оживившись, обратился к нему:

— Обязательно рассказать тебе должен. О своей жизни рассказать. Я, представляешь ты себе, за работой сюда приехал. Знакомец у меня тут есть, земляк. Представь ты себе живо картину: харя, брюхо, пиджак… И есть у него девчонка. Ужасно какая некрасивая девчонка. Он меня молит, он меня просит: «Женись, выручи», — говорит; видеть, представляешь ты себе, хари этой противной не могу, — уж очень урод она. А, надо сказать, я уж ему и тем помог, что место его принял. Предлагали мне тут, представляешь ты себе, всякие работы — и тут, и там, и туда, и сюда, — ну, а я земляку честь оказал: согласился на его работу. А работа — дерьмо: сиди да счет веди, — не по нутру мне это очень. Однажды, выходит, я ему удружил, а тут еще просит: «Женись». Я человек красивый. Девчонок у меня сколько было — и не представишь ты себе! Так и льнут на героя! Во мне большая мужественность есть. Но все-таки — земляк, вместе боролись, а личная жизнь — мне это не важно. Мне борьба искренно нужна, а не для слова. Хорошо, говорю, — согласился. И, представь ты себе живо эту картину, являюсь я вежливо на ужин. Оказываю честь: ем, пью, чтоб не обиделись. И — ты себе это и не представишь — они на вежливость в ответ гонение на революционера устраивают.

— Сволочи какие! — сочувственно сказал инвалид и заказал еще пива. — Вот и со мной так…

— Ну, уж я им показал, — продолжал Черныш. — Уж я им…

— Понимаю, — перебил инвалид. — Я тоже спуску не дал. Так все им…

— Так я им все и высказал, что нагорело, — говорил Черныш. — За вашу харю, говорю, боролись?

— Верно, — обрадовался инвалид. — И я тоже: как, говорю, инвалида обыгрывать? Последние деньги отымать? Да как этому, с пробором, да по роже!

— Вот как, — продолжал Черныш. — И ты представь себе живо эту картину: стал я теснить всю эту сволочь, вот что и тут за столиками и…

Официант, подойдя, сказал:

— Будьте добры, гражданин, не выражаться.

Инвалид, перебивая Черныша, забормотал испуганно:

— Да мы не выражаемся, гражданин официант. Это мы случайно беседуем.

Официант отошел.

Черныш продолжал:

— Я тебе вот что скажу: все за нас стоят. Это ты напрасно представляешь, что гонение на нас идет. Нет гонения. Вот, чтоб ты поверил, план предлагаю: при всех бить будем знакомца — и никто не тронет.

Этот план так понравился Чернышу, что он загоготал и, стуча по столу кулаком, заговорил:

— Ты представь себе живо эту картину, как мы его бить-то будем! Мы его — в харю, он — кричать, а никто за него, все за нас. «О-го-го! — кричат. — Попался!» «Так его!» — кричат. Ты представь только себе живо эту картину!

— И деньги от него возьмем, — поддакивал инвалид.

Черныш радостно гоготал.

— Силы у меня — о-го-го! Против моей силы ему — никак!

Он еле мог дождаться утра, чтоб привести в исполнение свой план.

Но вот и утро. Расплатившись за пиво, Черныш, шатаясь, спустился по лестнице. Инвалид ковылял за ним.

Они вышли на улицу.

Трамвай прогремел мимо. Город уже проснулся: люди торопились на работу.

Черныш воинственно помахивал стеком: стек он не забывал ни при каких обстоятельствах. Сейчас обнаружится, что все живущее в этом городе целиком стоит за него и против Чаплина.

А Чаплин хорошо выспался, выпил утром стакан молока, чтобы отбить неприятный вкус во рту, и пошел на службу.

Он еще издали увидел стоящего у подъезда Черныша. Рядом с Чернышом пошатывался, еле спасаясь костылем от падения, неизвестный инвалид. Чаплин остановился. Черныш быстро пошел к нему. Он кричал, размахивая стеком:

— За твою жирную харю боролись? Аж я тебя… Это я не за девчонку — черт с ней! — за обиду мщу!

— По губам его! По губам бей!

— Хулиганы! — воскликнул Чаплин и побежал прочь. — Милиционер!

Сторож уже выскочил из подъезда и схватил Черныша.