Повести и рассказы

— Сейчас говорил мой сосед и ровесник, братец Мамарасул, — начал старик. — Очень правильные, хотя и горькие, как полынь, слова сказал нам Мамарасул. Как верблюжья колючка, били его слова по нашим сердцам. Мы ошиблись, и он правильно нас ругал. Я, Карим Ходжаев, я тоже подписал эту бумагу, а сейчас прошу нашего депутата Саттара Мирсаидова, пусть он ее порвет и скажет в Ташкенте другим депутатам, что старики Бустона просят извинить их. Эту нашу ошибку можно исправить. Я скажу о другом. Я всю жизнь верил в бога. Я всю жизнь верил, что Исмаил Сеидхан — святой человек. Когда его первый раз посадили на десять лет, я думал, что он пострадал за веру и считал его очень святым человеком. Только теперь я понял, что Исмаил Сеидхан всегда был обманщиком. Жуликом был. Он еще вчера говорил нам, что мертвецы на холме встают из могил и стонут в ужасе перед осквернением их праха. Теперь мы знаем, что это был обман! А ведь Исмаил Сеидхан клялся именем аллаха, что в старой мечети происходит чудо. Он всегда клялся именем аллаха и каждый раз обманывал нас. Я всю свою жизнь, все свои семьдесят лег прожил обманутым. Бог, в которого я верил всю жизнь, был нужен Исмаилу Сеидхану только для того, чтобы обманывать меня. Вот эту ошибку исправить невозможно. Мне теперь очень горько и очень больно. Гораздо больнее, чем от справедливых упреков Мамарасула.

Сорвав с головы полуразмотавшуюся чалму, старик закрыл ею облитое слезами лицо и медленно пошел обратно, покачивая головой, как от приступа острой боли.

Площадь сочувственно молчала. Впервые молодежь посмотрела на стариков, обманутых святым пройдохой, не насмешливо, а с сожалением.

— Да, отец, — заговорил депутат после нескольких минут тишины, последовавших за выступлением Карима. — Вы правы. Наша беда в том, что еще многие советские люди верят в религиозные сказки и доверяют разным святошам. А эти чалмоносные проходимцы используют вашу веру в своих грязных целях. Так и получилось у вас в Бустоне.

Я очень сожалею вместе с дядюшкой Каримом, что ему нельзя заново прожить те семьдесят лет, которые у него отравили ядом религии разные святые жулики, вроде Исмаила Сеидхана.

— Но ведь я-то, друзья, приехал сюда, главным образом, не из-за кладбища, которое мешало каналу. С этим вы тут еще до моего приезда разобрались и разобрались правильно. Я приехал, чтобы поздравить вас и обсудить с вами другой, действительно важный вопрос. В вашем районе решено построить мощную гидростанцию. Вот об этом…

Но слова депутата потонули в грохоте оваций. Вся площадь шумно ликовала.

Алексей, стоявший в первом ряду строителей, пришедших на собрание, почувствовал, как на его плечо легла чья-то рука. Юноша оглянулся. Это был Тимур Саттаров. Он посмотрел на Алексея сияющими глазами и, стесняясь сам своей взволнованности, сказал:

— А что, хорош мой старик? Из сельских кузнецов — в члены правительства. И, честное слово, член правительства — хоть куда. Вот оно как бывает.

Из книги «Дорога солдата»

Святой отец

Пан ксендз Поплавский был серьезно обеспокоен. К местечку, где он жил уже более тридцати лет, подходили немцы. Главное, они приближались так быстро, что подумать, прикинуть, рассчитать, наконец, съездить в Варшаву и посоветоваться с ясновельможным паном Хилькевичем, тем самым Хилькевичем, который всегда был в курсе всех событий и считался своим человеком одинаково и в английском и в немецком посольстве, у пана ксендза Поплавского не было никакой возможности.

Правда, пан ксендз и сам был не дурак и умудрен опытом своей более чем пятидесятилетней безгрешной жизни. Три эластичных, чисто выбритых складки, всегда благоухающих не очень резким, в самую меру пахнущим одеколоном, три очень приятных складки под подбородком и такое же число их на затылке очень убедительно говорили о философически безмятежном характере почтенного священнослужителя.