Повести и рассказы

Сзади стояли два автоматчика-партизана. Один из них невежливым толчком ствола автомата вернул ксендза на прежнее место. Заглянув в глаза партизан, пан ксендз увидел в них что-то такое страшное для него, что так и остался стоять с поднятыми руками, повесив голову на грудь.

А по шоссе, через старинное польское местечко, под восторженные крики ликующего народа мчались на запад добивать врага советские танки.

Наследник

Полк отдыхал. После трех недель наступления командир дивизии приказал отвести гвардейцев во второй эшелон для передышки. Батальоны расположились в густом сосняке. Цепь отлогих холмов отделяла полк от передовых частей.

За лесом до самого горизонта тянулись поля дозревающих хлебов. Благодатный зной щедрого августовского солнца покрывал золотом зрелости тугие усатые колосья.

В этой золотой бескрайней шири тонули зеленые шапки садов, окруживших приземистые строения хуторов. От каждого хутора тянулись серые ниточки полевых дорог, постепенно сбегавшиеся вдали в одну широкую тесемку грунтовой дороги, где-то за линией горизонта выходившей на асфальт Варшавского шоссе.

Здесь было царство откормленного тупого благополучия. Из-под нахлобученных шапок садов хутора недоверчиво смотрели в окружающий их измученный войной, голодающий мир.

В одном из этих хуторов расположились штаб и командный пункт отдыхавшего полка. Здесь все кругом говорило о незаурядном богатстве хозяина-осадника. Два больших жилых дома стояли по краям усадьбы, а между ними в два ряда тянулись амбары, конюшни и хлева. Крепкие запахи конюшни и хлева владычествовали здесь, изгнав аромат окружавших хутор полей. Хозяин хутора, невысокий кряжистый поляк с насупленными седыми бровями, одетый в порыжелую, на локтях вытертую до красноты черную тужурку, с вежливым неудовольствием приказал сыновьям освободить один из домов для «пана полковника и его офицеров».

Через полчаса после вселения хутор был обжит.

Насупившийся, молчаливый хозяин и два его сына только горестно вздыхали, видя, как на лугу, окружая хутор со всех сторон, появились стрелковые окопчики, отрытые автоматной ротой и взводом разведки, полка. Значительный кусок приусадебного луга был надолго испорчен.

Но передний край был всего в пяти километрах. Учитывая случайности войны, штаб и на отдыхе должен был всегда быть готовым к круговой обороне.

Вскоре на хуторе вновь воцарилась тишина. Хозяин с сыновьями, повздыхав, убрался на свою половину, а солдаты и офицеры занялись каждый своим делом. Кто писал письмо, кто принялся за несложный «текущий ремонт» пообтрепавшегося в боях обмундирования, большинство крепко и сладко спало, наполняя тишину жаркого полдня заливистым храпом.

Спал и сам командир полка подполковник Шатов, раскинувшись всем своим могучим телом охотника и лесоруба на охапке свежего душистого сена, брошенного прямо на пол в одной из комнатушек занимаемого штабом дома.

Рядом с ним, на такой же охапке сена, забористо всхрапывал начальник штаба, успевший перед сном только ослабить ремни и снять сапог с левой ноги. Крепкий, здоровый сон свалил усталого начштаба, и правый сапог так и остался на ноге.

Под окном комнаты подполковника Шатова, в тени густой яблони, спал командир разведки лейтенант Чернов, окруженный своими верными разведчиками, уснувшими в самых живописных позах рядом со своим командиром.

Спали солдаты и офицеры. Спали много потрудившиеся, тяжело уставшие богатыри. Спали, совершенно не беспокоясь о том, что всего в пяти километрах проходит линия фронта, зная, что зорки глаза часовых-автоматчиков и безотказны их меткие автоматы.

Фашистская артиллерия вела методический огонь, постоянно меняя прицел. Каждые две минуты в воздухе слышалось приближающееся гудение тяжелого снаряда, а затем раздавался взрыв.

Иногда снаряд поднимал целый фонтан земли в нескольких сотнях метров от хутора, занятого штабом полка, иногда же взрыв слышался далеко за хуторами, маячившими на горизонте. Противник бил по «площади», не рассчитывая на точное попадание в какую-либо конкретную цель, а стараясь своим неприцельным, но методичным огнем дезорганизовать наши тылы, помешать подходу подкреплений, затруднить доставку боеприпасов. После полудня разрывы стали затихать, уходя все дальше и дальше за желтый пшеничный горизонт.

Когда солнце начало медленно клониться к западу, во дворе снова появился хозяин хутора. Он вышел за ворота, несколько минут простоял там, вслушиваясь в предательскую прифронтовую тишину, но гудение и разрывы снарядов окончательно стихли.

Хозяин расчетливым глазом посмотрел на обширную лужайку, раскинувшуюся перед хутором, еще не изрытую окопами, должно быть, что-то прикидывая в уме. После сенокоса на лужайке уже успела вырасти густая высокая трава.

Хозяин вернулся опять во двор и, переходя от одной двери хлева к другой, широко распахивая их, ворчал:

— Второй день скот без выпаса! Второй день сено травится. Сейчас сожрут, а зимой что? Покупать?

Скоро обширный хозяйский двор был до отказа наполнен скотиной.