Повести и рассказы

Не виделись и в самом деле давно, — с той поры, как они в прошлом году уехали. Как уехали — так и исчезли, ни слуху ни духу, и Павла Поликарповна не знала даже, какой у них московский адрес.

Вечером, когда утряслось с ночевкой, распределились кто где, и правнук уже спал ночным сном в спущенной вновь с чердака колыбельке, сидели на кухне у печи за чаем.

— Ты, баб, толково мне объясняй, — говорил внук в ответ на рассказ Павлы Поликарповны, что предстоит сделать в доме для приемки газа. — Как так может быть, что ни котел они не будут устанавливать, ни плиту? Не может такого быть, это элементарно. Не так ты поняла что-то. Они газовщики, никто, кроме них, и устанавливать-то не имеет права. Они просто не позволят никому другому.

— Вот! — торжествующе глядела на Павлу Поликарповну Алевтина Евграфьевна. — Я тебе что говорила? Он больше в этом деле понимает, чем мы. Ходит туда одна на собрания, — уже обращаясь к Павлу с Таней, осуждающе добавляла она, — что не так, не проверишь. Как это так может быть, — снова глядела она на Павлу Поликарповну, — чтобы мы сами котлы устанавливали. Есть государственная организация, с ней договор, она приняла на себя обязательства…

— Я, баб, почему выясняю, — снова возвращался на старое внук, — знать нужно, что, в самом деле, делать. Как я сам тебе вытяжку делать буду, скажи? Там ведь техусловия определенные есть, откуда я их знаю? Это все равно что ты мне выпишешь лекарство от болезни, а как принимать, не скажешь. В гроб я себя вгоню, а не вылечусь.

Павла Поликарповна недоуменно пожимала плечами.

— Может, ты прав… не знаю. Может, не так поняла их… может. Я ведь не разбираюсь в этом деле.

— Паровое отопление по дому проводить — это да, это другое дело, это к ним касательства уже не имеет. — Внук прихлебывал из чашки, дотягивался до стола, брал чайник и доливал в чашку. — Тут да, надо самим. Сантехников каких-то надо искать… я поищу.

Таня пила свой чай молча, совсем так вела себя, как в первый свой новогодний приезд, но от того, наверно, на нынешний раз, что умаялась за год с ребенком — сидела, пила чай и засыпала сидя, — это мужчины только думают, что ребенка родить да вырастить — это безделица, не в труд, а не от того ли женщины и старятся раньше.

— У матери-то как? — спросила внука Павла Поликарповна. — Тогда весной не сумел, а после что, поправил могилу?

Внук дернул отрицательно головой:

— Нет. Так все и не добрался.

Павла Поликарповна почувствовала слезы у глаз.

— Свозил бы ты меня к ней. Два года не была. Без помощи мне не добраться.

— Свожу, — пробормотал внук. — Сессию вот спихну, и летом. Хорошо?

— Хорошо, — согласилась Павла Поликарповна. — Давай обязательно только.

Она прожила свою жизнь здесь вот, в этом полудачном поселке, разросшемся из небольшого пригородного сельца; а дочь — в другую сторону от Москвы, двести километров между ними, и недалеко вроде, и далеко. Вот Павел, если у него все пойдет ладно с его Татьяной, если не так, как у дочери с мужем, будет столичным жителем…

Снова было пошла прошлогодняя летняя жизнь — только уже не надо было каждое утро бегать в ясли за молоком и кефиром, — но в первых числах июня Тане настала пора возвращаться на работу, и на подмену ей приехала только что вышедшая на пенсию мать.

Теперь внук с Татьяной стали приезжать только на субботу — воскресенье, а мать ее оказалась человеком тяжелого, дурного нрава; она принялась все переустраивать в хозяйстве по-своему, перевязывать веревки для сушки белья, которые, оказывается, были натянуты в тени, передвигать мебель в комнате, потому что диван, на котором она спала, стоял далеко от окна, с Алевтиной Евграфьевной у них заискрило с первого дня, и через две недели этой совместной жизни Павла Поликарповна застала подругу за укладыванием чемодана.

— Не дури, Алевтина, — сказала она, называя ее полным именем. — Мы с тобой хозяйки, не она, что ты дуришь?

— А не дурю, а не могу больше, все! — сердито, не глядя на нее, ответила Алевтина Евграфьевна. — Ты терпи, тебе куда деться, а мне что!.. Поеду, попробую со своими лето, до осени. Да Морозовы вроде, писали, в Англию уезжают, так буду вообще одна жить в квартире.

Морозовыми она называла свою младшую дочь с мужем, муж ее работал по торговле с заграницей, и они чаще находились за рубежом, чем в Москве.

Другую дочь она тоже называла по фамилии мужа — Лавкиной, — оттого, наверно, что и та, и другая давно ее только раздражали:

— И хапают, и хапают, и ни о чем больше ни единой мысли — только нахапать. Кто научил? Не воспитывала такого. Начнешь указывать, — не лезь, не твое дело! Срамища!..

Ни разу, сколько Алевтина Евграфьевна жила здесь у Павлы Поликарповны, ни одна дочь, ни Морозова, ни Лавкина, не навестили ее. Письма, правда, писали обе они исправно.

— А кто тебе в магазин сходит, одна там будешь? — спросила Павла Поликарповна. — Думаешь ты об этом?

— А! — сказала Алевтина Евграфьевна. — Много мне надо. Булку хлеба да бутылку молока. Кто-то из соседей да найдется добрый.