— Долго ждал я этой минуты, — взволнованно пробормотал он, сделав еще один выстрел и приникнув опять к земле, — когда я сюда ехал, то уже распрощался с жизнью; но если меня здесь и шлепнет, то я знаю, что не издохну, как многие там, в их концлагерях. Здесь я могу хотя бы защищаться!
Пришел приказ приготовиться. Грабе умолк. Брак и он, давясь, проглотили последние куски свинины с хлебом. Танки двинулись вперед. Выскочил из своей ячейки баварец. Один за другим бойцы выбирались из укрытий и бежали вперед.
Третий день! Рассвет.
Грабе зашевелился в своем окопе. Плотнее закутался в одеяло и снова задремал. Ульрих открыл, мигая, свои близорукие глаза; он долго молча смотрел на пятно света, боровшегося с темными тучами.
В соседней ячейке зашевелился наконец и тюрингенец, просидевший всю ночь скрючившись.
— Да устройся ты поудобнее! — крикнул ему Брак.
Тюрингенец поднял на него утомленные от бессонной ночи глаза:
— Я не устал.
Грабе снова зашевелился; отломил кусок хлеба, откусил от него и стал жевать, пока его голова опять не поникла. Уснул в конце концов и Брак. Бодрствовал только один Ульрих, ожидая, что его сейчас позовет ротный командир.
Проглянуло солнце. Серая гора открылась взору в струящемся свете. Грабе вздрогнул: на правом отроге горы раздалось несколько выстрелов. Они разбудили также и Брака. Оба смотрели на насыпи бурой земли, ставшие за ночь выше и издали казавшиеся тщательно проведенной чертой. Время от времени оттуда еще вылетала брошенная лопатой земля. Бойцы, согнувшись, продолжали неутомимо окапываться. Отделения, которые еще вчера залегли в открытой местности, теперь исчезли в окопах.
Ощутив тепло, Брак сказал:
— Весна!
На деревьях, кое-где стоявших вдоль позиции, щебетали птицы. Они пролетали мимо и садились на землю так близко, что их, казалось, можно было схватить, клевали брошенные хлебные крошки и испуганно вспархивали только при звуке выстрела, сделанного часовым. Раздалось несколько сердитых голосов:
— Да прекратите, черт побери, проклятую трескотню! Тишины, что ли, боитесь?
Часовой проворчал:
— Заткнись! Мы не в Пратере или еще там где, чтобы играть с воробышками. Им на это наплевать!
Брак, думая вслух, сказал:
— Сегодня только двадцать девятое декабря!
— Приготовиться, кажется, двинемся дальше! — крикнул баварец.
Вес стали собирать свои разбросанные вещи и торопливо укладывать их. Баварец радостно складывал свои пожитки, скатал одеяла и прицепил к поясу несколько ручных гранат. Гамбуржец бездеятельно смотрел на него с одному ему свойственной улыбкой. Саксонец тоже не проявлял особого волнения. Только Стефан опять побледнел.
Из ложбины передали приказ, который старательно повторял каждый: «Как только подойдут танки, все находящиеся слева от дороги, рассыпавшись цепью, пойдут вместе с танками в наступление».
Впереди возник короткий спор.
— Почему не позади танков?
— Потому что нельзя всем скапливаться на дороге! — хрипло выкрикнул, кто-то. Это был Штёр.
Огонь усилился. Брак заранее решил не поддаваться больше страху; но теперь его твердость опять поколебалась. У него было такое ощущение, будто он при втором сигнале к наступлению не сможет сдвинуться с места. Они уже слышали грохот тяжелых танков. Теперь он сотрясал всю ложбину.
И опять раздался перекрывавший все шумы хриплый голос:
— Танки здесь, товарищи!
Брак все еще медлил. Но тут его плеча коснулась дрожащая рука гамбуржца. Брак быстро выскочил из своего окопа и побежал вперед. Пули со звоном ударялись о каменистую почву. Он залег и прижался головой к твердой земле. Быстро огляделся по сторонам. В сотне метров левее группа бойцов собралась позади небольшого белого домика. На какое-то мгновение он заметил размахивающего руками Рихарда.
Запыхавшись, подбежали еще несколько человек и кинулись на землю. Брак увидел рядом раскрасневшееся лицо Грабе. Другой боец с тяжелой ношей тащил еще станок пулемета. Он растерянно озирался вокруг и вдруг вскрикнул. Брак видел, как он с трудом пополз назад.
Ни кустика, ни пучка травы, — одна только голая каменистая земля. Брак слышал тяжелое дыхание Грабе то позади себя, то рядом. Они прижимались лицом к холодным камням, пока пролетавшие над ними пули не заставили их поискать для себя лучшего укрытия.
Гора пылала под градом бивших по ней снарядов артиллерии и танковых пушек. Она вся содрогалась, и залегшие бойцы ощущали это.
Они уже оставили далеко позади свои окопы, равно как и белый домик, от которого то и дело отделялись устремлявшиеся вперед человеческие фигуры. Кое-кто из находящихся впереди бойцов нашел небольшое прикрытие: несколько камней, немного травы. Брак узнал баварца и маленького Германа; но после нескольких перебежек снова потерял их из вида.
Раскрасневшийся Грабе, тяжело отдуваясь, подполз к Браку:
— Надо идти вперед!
Они побежали, услышали, как кто-то упал; раздался громкий крик, потонувший в лязге и грохоте танков.
Все еще голое пространство. Брак не мог встать, пуля попала ему в грудь. Его разбитая вдребезги винтовка валялась рядом. Он испуганно выдавил из себя: «Эмиль!» Но Грабе уже бежал вперед.
Вечер.