Он выкурил ее почти до конца, однако вагонетка все еще не тронулась с места. И вот именно в то мгновение, когда он затягивался в последний раз, произошло несчастье. Это было похоже на то, как будто от внезапной искры раздался взрыв. Так случается иногда в шахте, когда скапливается и взрывается газ и вагонетки с углем взлетают в воздух, а на полу подземных коридоров остаются лежать тела, в обгоревшей одежде, со спаленными волосами, рядом с лошадиными трупами, загораживающими проходы.
«Газ», по-видимому, проник в голову Онисие еще тогда, когда он забрался в вагонетку, а теперь взорвался. Если б не вспыхнула искра, вполне возможно, что и взрыва не было бы, но искра все же вспыхнула, и Онисие ощутил, будто где-то глубоко внутри все в нем рухнуло. Редко человек может нанести самому себе такой удар одной-единственной коротенькой мыслью. Вот она, эта мысль, эта искра: завтра рождество! (Кабина дальше не пойдет, канатку остановили на два дня.) Впрочем, последняя мысль, которая, в сущности, была заключена в первой, вряд ли успела всплыть на поверхность его сознания. «Газ» взорвался и в одно мгновение разрушил все.
Дорога остановлена. Онисие оказался пленником холода и смерти. Он почувствовал огромную боль и посмотрел на мир широкими от ужаса глазами, как на хитрого и смертельно опасного врага. Все, что с ним случилось, начиная с осенней пьянки и последовавшего наказания, представлялось ему теперь западней, в которую он попался.
Все люди сидят теперь по домам, в тепле. И шахты, и надземные постройки опустели. Два дня вся долина будет погружена в молчание и неподвижность. А он, Якоб Онисие, застрявший над пропастью в этой вагонетке, умрет от голода и холода. Ему хотелось выть от отчаяния, но вместо него завыл волк на опушке леса, примыкающего к Дылже.
Мучительно медленно будет теперь тянуться время! Что его ожидает? И вот, так же как люди, уцелевшие после взрыва на дне шахты, выходят из галерей, пошатываясь, в обгоревшей одежде и с потушенными фонарями в руках, так и в голове Онисие возникали все новые нетвердые и тягостные мысли. Однако это еще было ничто в сравнении с ясными и резкими физическими ощущениями, которые захватили все его существо. Он вдруг почувствовал сильный голод и по-новому ощутил уже давно мучивший его холод. Против этих двух совершенно очевидных ощущений он был совершенно бессилен.
Тем временем над горой Парынг взошла луна.
Кому из смертных было дано в час агонии увидеть такую чрезмерную, невероятную красоту?! Из глаз Якоба Онисие покатились слезы, но они тут же замерзали на его щеках.
— Господи, боже мой, не оставляй меня, господи, боже мой, — шептали его губы, в то время как глаза не могли оторваться от начавшегося феерического спектакля.
Медленно, плавно пришли в движение тени горных вершин, огромные темные пятна, как бы ощупывая землю, стали торжественно перемещаться по заснеженным пространствам. А горные вершины засверкали и стали переливаться удивительными белыми и голубыми искрами. Плавно и молчаливо плыла и сама луна по замерзшему небесному стеклу. На севере огромные горы напоминали своими линиями великолепные мраморные храмы, созданные неустанным тысячелетним трудом.
— Господи, боже мой, не оставляй меня, господи, боже мой, — продолжал безотчетно молиться человек, повисший над пропастью. И ему вдруг показалось, что весь этот огромный северный пейзаж, в котором медленно и молчаливо перемещались лишь тени гор, оживился. В душе Якоба Онисие зашевелилась надежда. Но, увы, она была нереальной, как и мнимые огни на верхушках гор; надежда не обладала никакой силой и не могла сдвинуть рычага его судьбы.
Как и в предыдущие годы, волки, словно следуя традиции, проникли и в этот сочельник в Дылжу. В поселке было несколько овечьих загонов. Сначала послышались какие-то глухие удары, потом отчаянно залаяли собаки, и поселок пришел в волнение. Всюду раскрылись двери, и в то время, как женщины зажигали огни, мужчины выскакивали на улицу с криками и проклятиями. Захватив грабли, но не успев обуться, люди бежали по снегу босиком к загонам, где шла битва между собаками и волками. Основное сражение происходило, по-видимому, на окраине поселка, где раздавались самые громкие крики, блестели красные огоньки и хлопали выстрелы. Волкам все же удалось схватить овцу, и они пытались утащить ее в лес.
Якоб Онисие смотрел на все это с высоты подвесной дороги, сначала с некоторой надеждой, а потом с безразличием, как на спектакль, разыгравшийся в другом мире. Какое отношение все это имеет к нему? Никакого. Там, внизу, люди стоят обеими ногами на земле. Мысленно он посылал им отчаянные призывы: «Братцы, не оставляйте меня здесь наедине со смертью, братцы…» Но слова застревали в замерзшем горле, ни одно не вырвалось наружу. А если бы и вырвалось, кто бы его услышал?