Повести Ильи Ильича. Часть первая

К сожалению, на ожидающие нас перемены он только намекает. Из его соображений об отказе от категорий времени и пространства, об установлении приоритетов общественных процессов по их продолжительности и закономерности, вроде бы вытекает ложность сложившейся в обществе иерархии власти, собственности и денег, но прямо он этого не говорит. Конкретных мыслей о решении вопроса социальной справедливости, который в юности был важной точкой нашего соприкосновения, в первых повестях Белкина я не нашел. Его можно понять таким образом, что социальное устройство автоматически придет в соответствии с промыслом, когда статистически значимое количество людей включится в процессы более высокого уровня. Мне кажется, что Илья Ильич не чувствует здесь возможного подвоха.

Надо сказать, что одной из нитей нашего с Ильей взаимного притяжения была общность происхождения, – мы с ним из бедных семей. Хотя бедность в период нашей учебы еще не считалась зазорной, но признаки будущего снисходительного и почти презрительного отношения к бедным тогда уже проявились, и мы не могли их не замечать.

Расклад нашего студенческого существования в принципе позволял сводить концы с концами. Сорок рублей стипендии, талоны в столовую на тридцать рублей от профсоюза, варенье или сало из дома – это плюс. Восемь рублей за проживание в общежитии, питание из расчета по 1 талону (60 копеек) на средний обед и ужин или по два талона на очень хорошие, расходы на кино и театр – минус. Но вот на одежду и обувь помоднее или на заграничные джинсы и трикотажное барахло от фарцовщиков денег, конечно, не было. Не хватало и на вкусный бутерброд в театральном буфете, на салаты и коктейли в кафешках на Новом Арбате и на другие приятные столичные мелочи. Я не жалуюсь, но хочу заметить, что и тогда среди нас были те, кому хватало на все, и ближайшее будущее оказалось за ними.

Жажда справедливости особенно остра в юности. Тогда четко видно унижение человеческого достоинства – особенно при взгляде со стороны. Здесь кажется уместным рассказать про деревенскую девчонку, которую мы с Ильей Ильичем видели в рабочем общежитии льнокомбината, когда на последнем курсе работали в студенческом строительном отряде.

Стройотряд окунул нас в не видный со столичных высот мир. Бетонные работы целый день, без душа и бани. Добыча еды, – чего стоят только выделявшиеся нам утки, которых надо было самим поймать, свернуть им головы, ощипать и долго готовить в деревенской печке. Наверное, мы были прообразом современных гастарбайтеров.

Частью этого мира было общежитие в Смоленске, куда после московского поезда и перед заброской в деревню нас привез командир, однокурсник и мой знакомый по спортивному клубу, оказавшийся обладателем жуликоватых способностей предпринимателя.

На первом этаже общежития жили молоденькие ткачихи, с которыми командир успел раньше познакомиться и к которым повел нас перекусить. Я шел первым и первым увидел открывшую дверь невысокую стриженую девчонку в трусах. Она завизжала, бросила тряпку, которой мыла полы, и побежала за халатом. Пока она визжала, прикрываясь руками и выглядывая, чтобы рассмотреть нас, я разглядел ее аккуратные груди и стройную фигуру.

В большой угловой комнате девушек было одно большое окно, пять кроватей с тумбочками, стулья и обеденный стол, за который мы уселись пить чай с московскими конфетами и вином. Девушек было трое. Все из деревни, после восьмого класса приехали в городское училище при льнокомбинате, закончили его и почти год, как работали. Встретившая нас нагишом девчонка казалась хохотушкой и заводилой, хотя единственная она разрумянилась без вина, – не пила, как ее не уговаривали. Еще она не очень жаловала нашего командира, напустившего на себя важный вид руководителя и пытавшегося ее прижимать.

На следующий день в деревню мы не уехали, потому что командир встречался с заказчиками, и вечером снова зашли к девчонкам. Открыв дверь, мы опять увидели голую хохотушку, побежавшую за халатом. За столом продолжился неоконченный накануне разговор ни о чем. Хохотушка продолжала раззадоривать командира.

Поздно вечером в открытое окно комнаты залезла троица фабричных парней с бутылкой. Молчавшие с нами другие девчонки оживились, в комнате стало шумно. Мы с Ильей почти сразу ретировались из беспокойной компании. Вскоре к нам вернулся и командир.

В деревне мы присоединились к бригаде ребят, заливавших бетоном полы строящегося коровника. Там мы с Ильей Ильичем проработали три недели, до следующего приезда в деревню командира, выживая на подножном корму. Когда нам надо было уезжать, командир предложил поработать еще, сказав, что нашел контакт с руководством. Если останемся до осени, то получим по 35-ть рублей за день или больше, а пока он не может заплатить больше 25-ти, причем сделает это в виде исключения, по-товарищески, и это будет окончательный расчет.