Повести Ильи Ильича. Часть первая

День был выходной, ее соседки по комнате уехали к родителям. На Вике был цветастый халатик в красных тонах. В ее глазах он видел огонек, похожий на болотный, обманывающий и зовущий одновременно, и подрагивающим от счастья пальцем водил по линии ее припухшей верхней губы, на которой ощущал не видный глазу пушок. Вика казалась очень домашней, от нее кружилась голова.

Он сел на табуретку и потянул Вику к себе на колени. Она села к нему, скинув с голых ног тапочки, и обняла его левой рукой. Охватившая Женьку нежность к теплому живому человечку, готовому стать его продолжением, боролась с поднимавшимся в нем темным нетерпением. Он расстегнул верхние пуговки ее халата и гладил рукой ее спину и не большие груди с крупными сосками. Он не мог совладать с дрожащими руками и боялся сделать ей больно. Женька пытался целовать Викину грудь около соска, она что-то нашептывала, он не понимал. И не мог говорить от запаха ее тела. Он целовал Викину грудь и поднимал руку по ее ноге, уже выше того места, где она раньше разрешала. Рука почти не касалась кожи, но чувствовала ее шелковистость и отдельные волоски.

Ему казалось, что среди новых ощущений, которые он испытывал, были и Викины. Он чувствовал, что Вика плохо владела собой. И как она не смогла сжать руками его руку, как обычно это делала. Вместо этого ее ноги слабели и раздвигались. И как она чувствовала Женькину руку, постепенно оказавшуюся между ее ног, около трусов, испытывая страх и любопытство и ощущая сладость, но смотрела на себя точно со стороны, как будто все происходило не с ней.

Женька не знал, что делать. Ноги Вики были ему подвластны, пальцами он ощущал ее трусики, внутри все дрожало. Внутренний голос ему подсказывал, что нужно поднять Вику на руки, отнести на кровать и раздеть, но она казалась ему такой беззащитной, что он медлил. Наконец, решился, положил Вику на кровать и осторожно спустил до колен ее трусики. Халатик, еде державшийся на двух нижних пуговицах, распахнулся от трясущихся Женькиных рук, оголив низ плоского живота с черными волосами. Он лег на ее живот, чувствуя свою власть над ней, но почему-то перестал ощущать трогательную близость от прикосновений, которая только и казалась ему настоящей и дорогой. Ему стало стыдно, и он понял, что надо остановиться, и с этого момента темнота перестала его подталкивать. В теле пропала дрожь, а голова стала светлой. Он оделся, сел на кровать и неизвестным верхним чутьем принюхался к вновь возникавшему аромату близости между ними. Вика села рядом, запахнув халатик, через который он видел ее грудь, робко обнимала его, и он снова был счастлив, выбравшись из искусственной и ложной ситуации, в которую был готов попасть, сохранив хрупкое чувство единения, только-только родившееся между ними. Роившиеся в голове мысли попрятались, уступая новой и странной пока для него мысли о женитьбе.

Викин фильм закончился, и вместе с ним растворилось Женькино видение.

В голосе супруги пропали задорные молодые интонации и послышались хрипы курильщицы. Женька уже не мог представить ее молодой.

Он вспоминал, как они пытались заработать денег, – сначала вместе, а потом поодиночке. И как ему удобно было спрятаться за Вику, когда она мечтала о большой квартире. И как он отговаривал ее рожать второго ребенка. И как не мог найти работу и приходил домой пьяный, а, найдя работу, тоже приходил пьяный, считая себя правым. И как отвечал ненавистью на ненависть жены.

«Боже мой, что мы с собой сделали! – ужаснулся Женька. – Зачем мы так жили, если можно было иначе?» Он вышел подышать на веранду, потому что в доме ему не хватало воздуха, и, глотая свежую прохладу, смотрел, как в себя, на черное, без звезд, небо, край которого освещали фейерверки, зажигавшиеся за рекой нетерпеливыми людьми, боящимися опоздать с встречей Нового, 2012 года.

Сон Ивана Антоновича (2)

Через час после полуночи местные любители фейерверков угомонились, и в деревне стало тихо.

Дети, встретив Новый год, уехали, и в доме воцарилось камерное настроение, созвучное деревенской тишине и благодушию и сытости оставшихся. Зиминым здесь очень нравилось. Они без слов, как умеют понимать друг друга близкие люди, пожалели, что не имеют возможности жить в деревне или хотя бы бывать здесь по выходным.

Компания за столом разделилась. Мужчины больше молчали, а женщины затянули бесконечные душевные разговоры.