Повести наших дней

Пока выносили стол, скамьи и табуретки, старики, выйдя из горницы, разбрелись по двору. Аполлон и Степан, захватив с собой Матвея Кондратьевича, чернобородого старика Обнизова и седоусого казака Мирона Орлова, пошли за ворота.

Удалившись на середину пыльной широкой улицы, они остановились. Аполлон, оказавшись в середине этой маленькой кучки, схватил Матвея за пуговицу пиджака и нравоучительно зашептал:

— Знытца, понять не могу, чего ты ревешь, как зверь? «Не надо, не надо!» Знытца, бестолочь ты — и все. Надо тебе земли в Зыкове — возьми у меня по своей цене. Возьми десяток десятин, а Обнизову и Мирону Орлову Степан уступит по пяти десятин… Знытца, поставим рабочих посылать с души, а не с рогатой скотиняки… И выйдет, что не горела и не болела, а померла. Вы же ревете с дурна ума…

Матвей молчал.

Вмешался дед Степан. Разглаживая пшеничной желтизны бороду и важно покашливая, он сказал:

— Тугодумы, вот и ревут.

Матвей обиделся, но не очень.

— Что давно об этом не сказали?..

— Может, и ругни не было бы, — заметил Мирон Орлов.

Из-за стола, поставленного среди двора, на зеленом гусятнике, атаман звал стариков:

— Чего же разбрелись? Будем продолжать.

— Знытца, пойдемте, а то как бы не стало заметно, что сговариваемся, — многозначительно посоветовал Аполлон.

Старики медленно подходили к столу.

— Так вот, господа старики, — снова заговорил атаман. — Прямо надо ответить на этот вопрос: будем прудить пруд или нет?..

Рванув фуражку на самые глаза, с табурета поднялся Аполлон. Он хотел отвечать на вопрос, он хотел говорить со всеми присутствующими, но не мог на них смотреть. С давних пор он усвоил манеру не глядеть на людей.

— Пруд прудить надо, — отделяя одно слово от другого, сказал он. — Только нерадей с этим не согласится.

— А вот, по-моему, не надо, — помешал ему Ковалев.

— Ты нерадей, и тебе ничего не нужно.

— Пруд мне не нужен! — настаивал Ковалев.

— Ты, знытца, нерадей. Мозгов, знытца, у тебя нет…

— А твои мозги на твой карман чужими горбами работают! — поддержал Ковалева Андрей Зыков, кум и сосед Хвиноя.

Однако Аполлон по-прежнему был спокоен, и никакие колкости его не смущали. Все так же глядя в землю, он настаивал на своем:

— Только лентяй не согласится со мной. Вы, знытца, спросите Хвиноя, Федора, Кирея, и они вам скажут, что пруд прудить надо. Люди бедные, а понимают. Знытца, правду я говорю или нет?.. Хвиной, Федор Евсеев, отвечайте!

Наступило минутное замешательство. Хвиной и Федор, встречая выжидательные взгляды присутствующих, растерянно молчали. Но вот, собравшись с силами и покачиваясь из стороны в сторону, Хвиной выговорил:

— Правду сказал Аполлон Петрович…

— Правду! Правду! — дважды выкрикнул Федор Евсеев.

Аполлон опросил по одному больше половины присутствующих, и каждый с обреченной неизбежностью признал, что пруд прудить нужно.

Самодовольно улыбнувшись, он спросил!

— А кто же против?

— Я против, — заявил Андрей Зыков.

— И я против! — крикнул Ковалев.

— Двое — обществу не указ, — засмеялся дед Степан.

— Как — двое?.. А Матвей? А Обнизов? А Мирон? — кричал Ковалев, озадаченным взглядом окидывая Матвея и Мирона.

Но те молчали, стараясь показать свое безучастие ко всему происходящему.

— Мое последнее слово: пруд прудить будем? — настойчиво спросил Аполлон.

— Будем!

— Будем!

— Не будем! — возражали Ковалев и Зыков, но их голоса звучали одиноко.

— Ковалев и Зыков не хотят прудить! Всем нужно, а им, знытца, не надо, — посмеиваясь, заметил Аполлон и опустился на стул.

— Всем не нужно, да вы им глотки позатыкали… Руки надо посчитать, — злился Зыков.

Поставили на голосование. Голосовали сначала «за».

Первыми подняли руки Аполлон, Степан, затем Хвиной и Федор, а потом уже, как бы нехотя, Матвей, Мирон, Обнизов и за ними все остальные.

Не голосовали только Ковалев и Андрей Зыков.

Хвиной и Федор Евсеев подняли руки выше других, стараясь, чтобы Аполлон и Степан заметили это.

«Их больше… Вот сволочи!» — подумал Ковалев и тоже поднял отяжелевшую руку.

Атаман улыбался, а Матвей и Мирон стояли перед столом суровые. Можно было подумать, что они голосовали по принуждению.

— Господа старики, — заговорил атаман, — теперь о том, как будем наряжать рабочих на пруд — или с души, или с рогатой скотиняки?..

Он точно и в самом деле хотел быть беспристрастным и не знал, как лучше, интересовался мнением большинства.

— На мое, атаманово усмотрение, стоило бы не иначе как с души. Скорей запрудим — и выйдет, как говорится, баба с возу — кобыле легче. Так я думаю, и думаю неплохо.

— Чего-то криво у атамана выходит! — крикнул Андрей Зыков. — Пить воду будут быки, а не люди. У Аполлона восемь пар, у Степана десять, у Федора Ковалева и у Мирона по шести, а все они малосемейные. Значит, за них будут работать другие? Умное дело! Дураков нашли! Стыдно! Мошенство!..

— С рогатого скота посылать рабочих, — сказал кто-то.

— А то как же! — поддержали его.

— С души надо! — вставил Мирон, приподнимаясь на носки начищенных сапог.

— С быков!

Крик нарастал. Ковалев своим грубым басом поддерживал атамана и тех, кто предлагал посылать «с души».