Повести о дружбе и любви

А дело было зимой, и я целых два часа слонялся возле подъезда. Анна Ильинична шла мимо – двойняшек своих из детского сада вела – и говорит: «Ты же в сосульку превратишься!» И забрала меня к себе наверх. Чаем поила, валенки мои на батарею поставила… Я тогда разглядел, как они живут. Старшая дочка на подоконнике задачки решала, муж за столом к экзаменам готовился, а двойняшки прямо тут же, рядом, на кровати своих кукол баюкали. Анна Ильинична все время на кухню выходила, потому что мы в комнате еле-еле помещались. И я с тех пор как увижу где-нибудь строительные леса, так думаю: «Вот бы хорошо сюда Анне Ильиничне переехать! В отдельную квартиру! Или хотя бы в общую, но только чтобы старшая дочка на подоконнике уроков не делала, а двойняшки на кровати в куклы свои не играли…» Честное слово, я так всегда думал! Но не догадался, что можно помочь.

Сейчас случай счастливый подворачивается, а эти самые Еремкины хотят помешать. И неправда, что двойняшки шумят. Я у Анны Ильиничны тогда просидел почти целый вечер, а они только и делали, что потихонечку кукол баюкали. Они постоянно их спать укладывают. Анна Ильинична приучила их к этой игре, чтобы они старшим заниматься не мешали.

Кончаю тебе писать, потому что вернулись с работы отец и Елена Станиславовна. А я так и не придумал еще, как помочь Анне Ильиничне. Ночью придумаю.

Заканчиваю свое письмо опять на уроке. Придумал! Кажется, я придумал! Сегодня ночью у меня родился план. Сейчас пошлю Белке записку, чтобы она никуда не убегала на переменке, а подошла ко мне: нужна ее помощь!

Больше пока ничего писать не буду. Если получится, сразу же сообщу. Если не получится, тоже сообщу.

Крепко жму руку.

Коля

Коля пишет Оле

Здравствуй, Оля!

Сегодня утром, по дороге в школу, я встретил твою маму. И мы с ней вместе шли до угла. Она – бледная, невыспавшаяся: наверное, «долечивать» трудней, чем лечить. Твоя мама сказала, что Анна Ильинична в конце концов, наверно, получит ордер, но что Еремкины ей сильно потреплют нервы. И я решил: не позволим трепать Анне Ильиничне нервы, от которых после нашей школьной раздевалки и так уже почти ничего не остается!

И почему это Анна Ильинична должна получить ордер «в конце концов»? Пусть получит его сразу, как только уедет твоя мама. Или даже до ее отъезда… Ведь въехать в новую квартиру – это такое событие! А если человек измучается, он уже потом, от усталости, и не почувствует никакой радости. Еремкины хотят, чтобы так было, но мы им помешаем помешать Анне Ильиничне!

Сейчас уже вечер, Нелька перестала разучивать свои музыкальные пьесы, и я могу спокойно рассказать тебе, как началось это сражение.

Я на первом же уроке написал Белке записку, чтобы она на перемене никуда не убегала, а ждала меня на площадке, возле пожарного крана. Там я коротко, без всяких подробностей рассказал ей о своем плане, и она, конечно, как всегда, стала кричать, что это «невообразимо» (но в положительном смысле!). Она не поверила, что я все это придумал сам, потому что никто бы не мог ожидать от меня «такой невообразимой фантазии». Я спорить не стал.

Я сказал, чтобы Белка ровно в семь часов вечера пришла к подъезду, в котором жила раньше ты и где живем мы с Анной Ильиничной. И еще сказал, чтобы обязательно надела на руку красную повязку, как «дружинница», помогающая Феликсу. И чтобы для меня тоже такую повязку достала.

И тут Белка как выпучит на меня зеленые глазищи, как засверкает своими веснушками: «Ты с ума сошел! Ты думаешь, это так просто – нацепить на руку красную повязку? Тебе Феликс ее доверял?!»

Мне захотелось тут же отказаться от твоего задания. Если вы с Белкой, как и Нелька, как и мой отец с Еленой Станиславовной, считаете, что я ни на что серьезное не способен, так зачем же ты стала писать такие письма, которые в обыкновенный конверт с трудом залезают? Зачем дала свое поручение? Я ведь не лез и ничего не просил.

Но потом я нарочно, чтобы сдержаться, вспомнил, как старшая дочка Анны Ильиничны готовит уроки на подоконнике, а двойняшки баюкают своих кукол прямо на застеленной кровати, потому что им больше приткнуться негде. Вспомнил это – и подумал: «Я ведь не для Белки и не для Оли Воронец должен сражаться с Еремкиными, а ради Анны Ильиничны!»

Белка возмущалась до самого звонка на урок. А на следующей переменке я ей сказал:

– Ты представь себе на минутку, что я – это не я, а что перед тобой твоя лучшая подруга Оля Воронец. Ведь я действую как бы от ее имени!

Она возмутилась еще сильнее:

– Да как ты можешь говорить, чтобы я на минутку вообразила себе, что ты – Оля Воронец?! Я даже на секунду не могу себе этого вообразить. Я даже во сне не смогу себе представить, что ты – это Оля…

Тогда я сказал Белке, чтобы она не приносила мне никакой повязки и сама тоже не приходила в семь часов к нашему подъезду.

– Не подумаю даже прийти! – гордо ответила Белка.

И пришла в половине седьмого. На целых полчаса раньше срока.

Она принесла мне аккуратную, отглаженную красную повязку – такую чистенькую, будто ее никто ни разу в жизни не надевал.

– Чья это? – спросил я.