Повести о карме

Мешочек глухо звякнул, когда я подбросил его на ладони.

С вершины шкафа на меня смотрел зверь Хакутаку, шестирогий и девятиглазый. То, что он был вырезан из зелёного нефрита, не мешало Хакутаку понимать человеческую речь и гнать прочь злых духов, насылающих на людей всяческие болезни. Судя по выражению его морды, Хакутаку был не прочь изгнать и меня за компанию.

3 «На чем держится очарование?»

Старого монаха я нашел на кладбище за храмом.

Стоя на коленях, Иссэн возжигал курения. Послушников рядом с ним не было, но я видел, что они потрудились на славу. Камень на могиле, где покоился прах бабушки Мизуки, был установлен, укреплен и обтесан как следует. На вершину камня приклеили деревянную табличку с каймё – посмертным именем бабушки. Имя монах составил сам, используя редкие, вышедшие из употребления иероглифы.

Зачем тревожить душу покойницы, произнося вслух её настоящее имя? А так произноси, не произноси, хоть язык до корней сотри – душа останется бесстрастна. Что же до каймё, произнести его где-то ещё, кроме поминальных обрядов, считалось дурной приметой.

– Страдания, источника, пути, пресечения пути – нет…

Какой же он маленький, подумал я о настоятеле. Это не привело к следующей, на вид вполне здравой мысли: «Какой же я большой!» Находясь рядом с Иссэном, я никогда не чувствовал себя большим.

– Нет познания, нет достижения, нет недостижения…

Я опустился на колени позади монаха.

– Она жива? – тихо спросил я.

Разумеется, я говорил не о бабушке.

Вместо ответа Иссэн свистнул. Из кустов вывернулась кудлатая собачонка и радостно тявкнула при виде меня. Знала, пройдоха: дружище Рэйден всегда захватит с собой что-нибудь вкусненькое. Разве у монахов, отказавшихся от мясной пищи, разживёшься лакомством?!

Хвост собачонки мотался из стороны в сторону: вот-вот оторвётся.

– Живая! – обрадовался я. – Хвала небесам!

– И весьма бодрая, – добавил Иссэн. – Я бы сказал, чрезмерно.

– Мики! Иди ко мне, красотка!

Собака облизала мне всё лицо.

– Наставник! Вы давали ей то, что я принёс вчера?

– Вчера на ужин она получила хорошую порцию. И сегодня на завтрак – тоже.

– Я боялся, что она сдохнет.

– Я тоже. Но, как видишь, совсем даже наоборот – Мики брызжет энергией.

– Это хорошо? Ведь правда, это хорошо?

– Для Мики – хорошо.

Завтрак? Дело близилось к ужину. Сбежать из дома я сумел лишь тогда, когда отец, утомленный побоями и лечением, заснул. Во сне он храпел, замолкал, опять начинал храпеть, вздрагивал, что-то бормоча – короче, меньше всего походил на героя древности. Мать утонула в домашних хлопотах, О-Сузу штопала прохудившуюся одежду – тут-то я и выскользнул на улицу, рванув со всех ног в гору, к храму.

Небо затянули облака, кучерявые как листья салата. Временами срывался дождь, но быстро затихал, уходил в сторону моря. Жара спа̀ла, но я всё равно вспотел: от бега – и от возбуждения.

Что ждет меня в Вакаикуса?!

– Я принёс вам лекарство, наставник. Обещал и принёс.

– Благодарю, Рэйден-сан.

Иссэн принял из моих рук настойку с женьшенем. Ну да, медвежья желчь, мясо ужа – помню, как же! Открыв флакон, настоятель принюхался, потом отпил капельку. Спустя минуту он сделал глоток побольше.

– Совсем другое дело, – произнёс он. – Совсем другое.

– Как вы, наставник?

– Я? Чудесно. А ты? Как ты, юный упрямец?

Я не нашелся, что ответить.

– Знаешь ли ты, на чем держится очарование? – спросил Иссэн.

Я давно привык к тому, что он меняет тему разговора быстрее, чем сенсей Ясухиро бьёт плетью. В детстве это доводило меня до бешенства. Казалось, старик издевается над своей жертвой, травит её словами, как гончими псами.

– Это четыре резных столба: саби, ваби, сибуй и югэн. Саби – это естественность бытия. Оно кроется в несовершенстве: патина, ржавчина, мох на камне. Время, накладывая свой отпечаток, выявляет суть вещей. Ваби – это обыденность. Простота, воздержанность, отказ от лишнего, броского, нарочитого. Сибуй – это сочетание первых двух качеств, их слияние. Естественость и обыденность, то есть хороший вкус. Если нож сделан из отличной стали, он не нуждается в хитром орнаменте. И наконец, югэн. Намек, недосказанное, оставшееся невидимым…

Монах повернулся ко мне:

– Ты уверен, что всё нужно доводить до конца?

– Да!

– Не боишься, что очарование превратится в разочарование?

– Нет!

– Что ж, тогда слушай.

4 «Или он не в счёт?»

– Судзуму-сан! Откройте!

В ответ – басовитое ворчание.

Нет, это не аптекарь ворчит. Это небеса ворчат. Это сердится бог-громовик Рэйден, в честь которого меня и назвали. Пляшет, бьёт в боевые барабаны. На кого он сердится? Ну не на меня же! Богу подлые дела не по нутру. Он подлецов молнией карает.

– Открывайте немедленно!