Повести о карме

«Если держишь меч двумя руками, – говорил сенсей Ясухиро, глядя на нас, как цапля глядит на мелких лягушек, – сложно свободно направлять его направо и налево. Истинный метод – держать по мечу в каждой руке. Длинный меч надо вести широко, а короткий – узко. Лучше использовать два меча, чем один, когда бьешься с толпой, и в особенности – когда хочешь взять пленного. Эти вещи нельзя объяснить в теории. На одном предмете познай десять тысяч. Вы должны учиться усердно!»

И он замолкал, сердито хмурясь. Мы тоже молчали. Сенсей ждал, делался мрачней ночи – и не дождавшись, декламировал:

Стал проще, проще.
Потянулись люди, да.
Кто эти люди?!

Со временем я понял, чего ждал сенсей. Он говорил не своими словами и надеялся, что кто-нибудь из нас опознает цитату, продолжит её. Но я так и не нашёл родник, из которого черпал Ясухиро, и даже настоятель Иссэн, кладезь знаний, не смог подсказать мне первоисточник. «Я монах, – вздыхал Иссэн. – Откуда мне знать про мечи?»

Сейчас, лёжа в грязи перед рыбной лавкой, я увидел то, о чём говорил Ясухиро. Да, рукояти моих плетей не были стальными мечами. Но мне трудно было избавиться от наваждения. Казалось, дерево превратилось в сталь. Для волшебника, владеющего сотней изменений и тысячей превращений, это было бы пустяковым делом. Для безликого Мигеру, выступившего вперёд, это было обыденностью, чем-то, что он впитал с молоком матери и наставлениями отца.

«Мотылек присел на меч…»

Вполоборота к врагам, сбившимся в кучку. Ноги выпрямлены, задники сандалий почти упираются друг в друга. Правая рука тоже выпрямлена, поднята на уровень плеча. Рукоять длинной плети – продолжение руки. Выставлена далеко, кончик смотрит в лицо ближайшему противнику. Поднята и левая рука с малой плетью. Замерла под правой.

«Трепещет клинок…»

Первый же бандит, которому выпала сомнительная удача сойтись с мятежным каонай, не успел и глазом моргнуть, как лишился этого глаза. Мигеру на ходу смахнул его палку, выставленную вперед, древком малой плети – так смахивают надоедливую муху – и внезапно крутанулся волчком. Торцом рукояти большой плети он наотмашь саданул мерзавца в лицо, под густую лохматую бровь. Бандит заорал, выронил палку и боком, боком, спотыкаясь, оскальзываясь на мокрой глине, побрёл к забору.

Не думаю, что он видел, куда идёт.

Голова кружилась, затылок ломило. Но мог ли я просто лежать и смотреть? Гром и молния! Всё повторяется: дождь, буря. Презренный Рэйден копошится в грязи, избитый простолюдинами, а его спасают все, кому не лень. Ладно, отец. Это не урон для моей чести. Но безликий?! Я встал на четвереньки, собираясь прийти на помощь Мигеру. Я опоздал. Не дожидаясь моего посильного участия, демон-каонай уже крушил мерзавцев.

Удар от локтя. Удар от плеча. Удар от кисти.

Ветер раскачивал фонарь над лавкой, тени метались по земле. Влево. Вправо. В обход. Присесть. Пропустить свистящую палку над собой. Крест-накрест рубануть по чужим коленям. Не вставая, ткнуть снизу в горло. Косой удар в ключицу. Тычок подмышку. Правая рукоять – господин. Левая – слуга-пройдоха. Не было случая, чтобы слуга помешал господину, пересёк его путь.

Будь рукояти плетей чуточку длиннее, Мигеру расправился бы с бандитами гораздо быстрее. Будь плети стальными мечами, не знаю, кто первый из банды воплотился бы в Мигеру. Может, все сразу, так быстро он действовал.

– Бежим!

Догонять их безликий не стал. Остановился, тяжело дыша, опустил плети. Малая размоталась, кожаный хвост упал в лужу. В иной ситуации я бы счёл это несмываемым оскорблением. Мало ли что я счёл бы в иной ситуации?!

– Besa mi culo! Hijos de mil putas[51]!

Он кричал вслед бандитам, но вряд ли они его слышали. А если слышали, то вряд ли понимали.

3 «Вы меня сами выбрали»

– Я был болен. Тяжело болен.

Голос Мигеру утратил человеческие интонации:

– Я умирал, господин.

– Почему ты рассказываешь? – перебил я безликого. – Я ни о чём тебя не спрашивал.

– Спрашивали.

Небо пряталось за тучами. Луна скрылась, звёзды тоже. Дождь прекратился, но грозил возобновиться с минуты на минуту. Похолодало, я то и дело зябко передёргивал плечами. Плетёные стенки беседки не спасали от сырости и порывов ветра. Следовало идти в дом, поближе к угольным жаровням. Крошечный сад на заднем дворе был скверным пристанищем для избитого человека, но я боялся спугнуть миг откровенности.

Мы вернулись. Но я готов был поклясться, что бой продолжается.

– Когда?

– В тот вечер, когда мы говорили о блокаде Чистой Земли. Вы спросили, а я не ответил. Я отвечаю сейчас. Я был болен, я умирал, врачи отвели мне не больше трех месяцев.

Врёшь, беззвучно произнёс я, обращаясь к Мигеру. Не слышишь? И хорошо, что не слышишь. Был болен? Умирал? В это я верю. Ты врёшь, утверждая, будто отвечаешь на мой недавний вопрос. Не вступись ты за меня сегодня, ты бы и не подумал делиться своей историей. Я видел, как ты бился, Мигеру-доно. Я понял, каким ты был при жизни. Да ты и сам это понял, вспомнил, вернул себе прижизненное имя.

Говори, каонай. Я слушаю.