Повести о карме

— Жена? При чём здесь твоя жена?

— Так ведь кто меня к вам отправил?! Она и отправила. Так и сказала: «Что ты, недотёпа, сидишь, ворон ловишь?!» А я ей: «Опомнись, Шика! Когда это я ворон ловил?! Кому они нужны, те вороны? Их только в Ибараке едят: ножки жарят, из грудок сашими[64] делают…» А она: «Хватит болтать! Сашими ему! Ножки ему! Беги, дурень, в службу Карпа-и-Дракона! Расскажи, что видел!» А я: «Да как же я, ничтожество, туда пойду?! Меня, небось, и на порог не пустят!» А она мне: «Сестра говорила, есть там милосердный господин, истинный будда. Найди дознавателя Рэйдена из семьи Торюмон. Он в прошлом месяце ложное фуккацу разоблачил, а вдобавок целую шайку разбойников плетьми избил, до полусмерти! К нему иди, Кэцу! Он тебя не прогонит, потому что человек чести, доброго нрава и великой мудрости…»

Секретарь Окада хрюкнул. Пряча улыбку, он ткнулся носом в свиток.

— «…и за дело радеет пуще всех! Каждого насквозь видит: кто врёт, а кто правду говорит! Вот ему-то ты всё и доложи, открой сердце!» Права была жена! Вы, господин, и впрямь меня взглядом насквозь пронзили. Сразу поняли, что я птицелов. А я птицелов и есть! Вам это убийство раскрыть…

— Убийство?!

— Ну да! О чём же я и толкую?

— Иди за мной.

Я отвёл Кэцу в дальний конец крыла, открыл последнюю дверь по левой стороне. Да, завидуйте! Теперь у меня есть свой собственный кабинет! Куда меньше, чем у старшего дознавателя Сэки, даже меньше, чем у архивариуса Фудо — и всё равно он казался мне слишком просторным. Как спальня родителей в нашем доме, клянусь!

Птицелова я привёл не кабинетом хвастаться — показания снимать. Не в секретарской же приёмной свидетеля допрашивать?

— Давай, рассказывай, как жена велела.

Жену я помянул не без умысла. Похоже, Кэцу её слушался.

— Пошёл я, — затарахтел он, будто погремушка с сушеным горохом, — значит, вчера в лес. Силки хотел проверить. Иду, смотрю…

Дым над хижиной лесорубов. Щель в стене. Юноша-призрак, весь в белом. Нож. Женщина-улитка. Борьба. Кровь из перерезанного горла… Я видел всё, словно наяву. Вот только картина тонула в тумане, расплывалась, не желая обретать законченные очертания. Тень картины, призрак…

— …ну да, призрак! Призрак и похотливая улитка! Дальше я уже не смотрел — бежал, аж в ушах свистело! Ноги сами несли. Прибегаю домой, а жена мне: «Какие призраки, дуралей! У таких, как ты, в башке пляшут клювастые тэнгу[65]! Весь разум выклевали! Беги, Кэцу, докладывай! Запомни: Рэйден, Торюмон Рэйден. Моя двоюродная сестра, что у господина Иноэ в услужении, всё мне про него рассказала! У О-Нами, которая тоже у господина Иноэ служит, тетка замужем за колченогим Кишо, так его брат у Акайо, того самого торговца рыбой, в лавке служил, вот он и поведал…»

— Это всё?

Мне совершенно не хотелось выслушивать птицелова до завтрашнего утра.

— Нет, господин! Ещё жена сказала, что за донесение об убийстве и фуккацу положена награда! Что такой будда, как вы, проследит, значит, чтобы награда…

— С происшествием в хижине — всё?!

Награда за донесение о фуккацу, имевшем черты преступления, действительно полагалась. А за ложное свидетельство — совсем даже наоборот. Плети или ссылка, в зависимости от обстоятельств. О последнем жена решила глупому муженьку не напоминать. Впрочем, о наказании Кэцу мог не беспокоиться. Видно, что не врёт.

— Всё, господин. Нижайше молю о прощении и напоминаю насчёт…

— Если преступное фуккацу имело место, награду ты получишь. Но сначала я должен во всём убедиться и провести дознание.

— Да, господин! Я понял, господин.

Кэцу был заметно разочарован. Он-то надеялся получить награду сразу по донесении! Ничего, подождёт.

— Отведёшь меня к той хижине. Я хочу увидеть место убийства собственными глазами.

3 «И прихвати лопату!»

Процессия у нас вышла знатная.

Впереди — по-женски, но весьма шустро — семенил птицелов. Когда он вжимал голову в плечи, словно боясь удара, то делался похож на ходячую груду палой листвы. Следом — с подобающей званию решительностью и без спешки — шествовал я. За мной ковылял безликий, опираясь на свою варварскую клюку. Исполняя мой приказ, Мигеру старательно изображал хромого. Получалось у него не очень, хотя и лучше, чем пару недель назад.

При виде каонай в блестящей маске карпа Кэцу шарахнулся прочь. Будь мы у меня дома, птицелов снёс бы спиной стену. Хорошо, что в управлении стены крепкие, из оштукатуренных досок, а не из бумаги! Забившись в угол, Кэцу отчаянно бормотал какую-то белиберду: небось, был уверен, что это чудодейственная молитва. Уговорить беднягу выбраться из угла я не смог. Пришлось гаркнуть как следует: так, чтобы он больше боялся меня, живого будду, а не каонай.

Слово чести, нашу служанку — и то было легче приучить не шарахаться от Мигеру.