Повести о Ветлугине (илл. П. Павлинова)

«И понесло нас неволею на сивер, — пишет автор «скаски», — и несло три дни. И стали ждать лютыя смерти, голодны и холодны, сами себе пути не знаем…»

Однако спустя несколько дней зверопромышленники увидели землю.

С волнением Петр Арианович вчитывался в описание:

«Оная реченная земля обширна есть. Берега ее подлеглы (не круты). Посредине гора, ей же высота не мене пяти сот сажон».

Зверопромышленники решили добраться до неведомой земли. Возможно, там и была богатейшая корга, о которой толковали на материке. В этом случае обеспечена была бы благополучная зимовка на острове, вдоволь мяса и жиру для топлива.

Но как туда добраться сквозь сплошные льды?

«Уже не о заморной кости (бивнях) помышляли, а токмо о спасении живота своего», — пояснял автор «скаски».

Двинулись к темневшим на горизонте горам, таща коч по льду волоком. Но ведь двигались и льды. Они продолжали свой путь, огибая землю.

Зверопромышленники поволокли бы коч бегом, если бы не мешали нагромождения льдин. С ужасом видели, как земля отдаляется от них как бы медленно поворачиваясь вокруг своей оси.

На другой день она исчезла совсем, будто нырнула под воду или растаяла в воздухе, как мираж.

Неизвестно, как вернулись землепроходцы на материк. Часть их, по словам Веденея, погибла на обратном пути от голода.

В родных местах путешественников встретили неприветливо. Веденей жалуется:

«Награждения нам за наше терпение нету, и веры нам и нашим словам про дивный в море камень не имут…»

С тем большей убеждающей силой звучат заключительные слова «скаски».

Автор ее обращается к «русским людям, которые проведывать новые землицы идут». Настойчиво уговаривает их двинуться по его следам, чтобы найти «землицу», которую он видел среди льдов в океане.

Дальше, впрочем, указываются уже чисто сказочные «приметы»: «Егда мертвую воду пройдешь, поворотишь», «егда птиц летящих узришь, то вскорости и быть той сказанной земле…»

Исходный пункт, во всяком случае, был ясен. Это могло быть только устье Колымы. Значит, путь «Веденея со товарищи» пролегал между Новосибирскими островами и островом Врангеля.

А если так, то увиденная им земля была именно той, мимо которой прошел Текльтон, не заметив ее, и которую угадал, которую увидел сквозь мглу и туман Ледовитого океана весьегонский учитель географии.

— Продолжим эту линию от устья Колымы, — сказал Петр Арианович. — Она поднимается на северо-восток. Где-то здесь зверопромышленники вошли во льды, и в этой точке пересеклись обе линии: путь, по которому следовали наши землепроходцы, и путь дрейфующего корабля Текльтона.

Мы с Андреем жадно всматривались в беловато-голубое пустое море, где красным пунктиром обведено было несколько силуэтов.

— Очень длинный остров, по-видимому, несколько выгнутый к северо-западу, — пояснил Петр Арианович. — А возможно, и группа островов. В существовании их в этом районе я убежден не меньше, чем в существовании Весьегонска, где мы находимся с вами сейчас…

И мы снова, уже втроем — сзади на цыпочках подошла девчонка с торчащими косами, — наклонились над картой, с трепетом радостного ожидания вглядываясь в нее.

За нашей спиной Петр Арианович спокойно сказал:

— Так, с помощью книг я во второй раз увидел эту землю. Теперь я видел ее еще яснее…

Глава восьмая ВПЕРЕД, К ОСТРОВАМ!

Из дома исправницы мы вышли с Андреем, не чуя ног под собой.

В острова на окраине Восточно-Сибирского моря поверили сразу, без колебаний и сомнений. Нам очень хотелось, чтобы там были острова.

Петр Арианович не взял с нас никаких клятв — ни на мече, ни на Библии, — но молчание подразумевалось.

Звезды, висевшие на небе, как сверкающие елочные украшения, казалось, многозначительно щурились и мигали нам: «Молчание, мальчики, молчание…»

Удивительно хорошо было на улице! Тихо и бело. Под ногами — поскрипывающий снежок, чистый, искрящийся, над головой — Млечный Путь, как ласково осеняющая нас, присыпанная инеем ветвь.

Даже привычный Весьегонск выглядел сейчас по-другому.

Мы оглянулись. На деревянный тротуар падал из окна луч, и был он очень яркого зеленого цвета…

Поспевая за быстро шагающим Андреем, я заметил, что он размахивает рукой, будто отбивая такт.

— Слушай, как это? — бормотал он. — «Умными очами… Я вижу умными…» А дальше?

— О чем ты, Андрей? — спросил я испугавшись. Мне было известно, что он не любил и даже презирал стихи, считая, что это «занятие для девчонок».

Андрей остановился, взмахнул рукой и, повернув ко мне воодушевленное лицо, освещенное звездами, продекламировал:

Напрасно строгая природа

От нас скрывает место входа

С брегов вечерних на восток.

Я вижу умными очами:

Колумб российский между льдами

Спешит и презирает рок…

Откуда это, помнишь?

— Ломоносов?

— Ну да! На уроке русского языка читали. У Ломоносова сказано: «умными очами»!… Понимаешь? Будто это он о Петре Ариановиче нашем!

Мы расстались с Андреем у крыльца моего дома. Я побаивался, что мне попадет за то, что я был у Петра Ариановича. Однако дядюшка отнесся к этому с непонятным благодушием. Он даже поощрил меня к дальнейшим посещениям и всякий раз по возвращении расспрашивал: