Повести о Ветлугине (илл. П. Павлинова)

Шоссе, соединявшее аэропорт с морским портом, проложено было в объезд города, прямо по тундре. Поэтому Океанск мы успели увидеть лишь издали. Конечно, впоследствии надо было осмотреть его более основательно. Ведь здесь, на месте Океанска, располагалась до революции деревушка, где Петр Арианович провел два года своей жизни.

Но сейчас не терпелось взглянуть на «Пятилетку» ледокол, предназначенный для экспедиции в северо-восточный угол Арктики.

Машины остановились у ворот в порт.

Северное солнце светило неярко, и все же пространства чистой воды отбрасывали такое слепящее сияние, словно то было гигантское зеркало.

Жмурясь, я не сразу разглядел на рейде наш корабль.

— Вот она, «Пятилеточка», — сказал кто-то рядом.

— Хороша! — с чувством сказал другой. — Караван проведет?

— Нет, пойдет к Земле Ветлугина…

Мой сосед объявил это так просто и уверенно, будто рейс Океанск — Земля Ветлугина стал давным-давно самым обычным, хоженым-перехоженным маршрутом.

На причале, рядом со мной, толпились матросы и грузчики, внимательно, с полным знанием дела наблюдая за кораблем.

Он маневрировал на середине рейда, красиво описывал циркуляцию, катился то влево, то вправо, разворачиваясь на разные курсы. Видимо, капитан выверял магнитный компас.

Я залюбовался кораблем.

Матросы и грузчики не ошиблись. Он был хорош! Все было в нем гармонично, соразмерно, умно. Внутренняя красота, которую, наверное, способны уловить только глаза и сердце моряка, как бы одухотворяла корабль.

Да, именно одухотворяла! Недаром трудились над созданием его советские кораблестроители. В него они вложили себя, свою душу, свой талант. Напряжение и радость бессонных ночей, патриотический творческий порыв, ясная конструкторская мысль — все было воплощено в ледоколе «Пятилетка».

Он был очень целеустремленным, наш корабль! Это, пожалуй, и делало его таким красивым. Форштевень, могучий как секира, предназначался для того, чтобы ломать, крошить встречный лед. Обводы были круты, как и полагается обводам ледокола, чтобы сдерживать напор сдвигающихся льдин. Широкая труба с моряцкой лихостью была слегка откинута назад, словно подчеркивала стремительность движения.

Корабль выглядел стройным и легким. Между тем водоизмещение его составляло три тысячи тонн. Зато и мощность моторов была велика — шесть тысяч лошадиных сил! Каждую тонну «тащили» две лошадиные силы, что обеспечивало «Пятилетке» активность во льдах.

Как нам не хватало сейчас Петра Ариановича!

Он должен был бы стать рядом, на пирсе, в своей развивающейся крылатке, по обыкновению сдвинув на затылок форменную фуражку, потом обернуться ко мне и улыбнуться той широкой доброй улыбкой, какую я видел у него в памятный день ледохода на Мологе.

«Подходящий кораблик, Леша», — должен был бы сказать он своим глуховатым баском, с упором на «о».

Наверное, о таком ледоколе мечтал он в Весьегонске, когда при восторженных кликах зареченских ребят подталкивал шестом игрушечный деревянный кораблик во время ледохода. Наверное, такой красавец ледокол мерещился ему и в ссылке, когда он одиноко прогуливался по берегу пустынного и мрачного залива…

— А ну, угадал чи не угадал? — спросил кто-то рядом с сильным украинским акцентом. — Вы, по-моему, будете Ладыгин. А вы, думается мне, наверно, Звонков… Ну как, угадал?

Я обернулся. Подле нас стоял человек в морском кителе, невысокого роста, плечистый, что называется крепыш, лет сорока пяти на вид, с круглым, обветренным, очень красным лицом. Усмехаясь, он посматривал то на меня, то на Андрея.

— Ну как? Выходит дело, угадал?

— Да, угадали, — сдержанно сказал я. — Моя фамилия Ладыгин. А это мой заместитель, товарищ Звонков. Но мы с вами как будто…

Незнакомец улыбнулся еще добродушнее.

— Овчаренко, — сказал он, приветливо протягивая мне руку.

— О! Товарищ Овчаренко!

Рабочий-большевик, с которым Петр Арианович отбывал ссылку в деревне Последней! Участник его неудавшегося побега! Свидетель его гибели! Вот он, стало быть, какой!

Мы долго с почтительным удивлением трясли ему руку.

— Савчук рассказывал, что вы здесь начальником порта, но мы… Как же это вы «угадали» нас?

— Еще бы не угадать! Мне раз сто про вас Петр Арианович говорил…

— А что говорил?

— «Остались, — говорил, — у меня друзья в моем родном городе: Ладыгин Алексей и Звонков Андрей». И начинал обрисовывать вас.

— Не понимаю! Ведь он описывал подростков. Он знал нас еще подростками.

— Выходит дело, главное сумел обрисовать! — Овчаренко значительно подмигнул, видимо довольный своей проницательностью. — Человек с годами меняется, это так. От, например, я. Был красивый, молодой, кучерявый, а теперь сывый став, як той Сирко! — Он снял фуражку и шутливо похлопал ладонью по своей круглой голове. В волосах, действительно, густо пробивалась седина. — И что же, скажете: главное это во мне — сывына? Нет. Подросток превращается в юношу, юноша — во взрослого, а главное в нем, в человеке, остается!… Так-то, хлопцы!

Перехватив удивленный взгляд Андрея, он неправильно истолковал его: