Повести о войне

Он только протянул Васюкову пачку трофейных сигарет, собираясь угостить его, как вдруг что-то ослепительно сверкнуло, он зажмурился, когда же раскрыл глаза, увидел себя хоть и на том самом месте, но вокруг по-весеннему зеленели молодые листья, а со всех сторон бежали к нему странные люди в яркой штатской одежде.

— Получилось! — кричали они радостно. — Удалось!

— Ура-а-а!.. Алексей! Леша!..

— Удалось!

Окружили его, стали обнимать, мять. Какой-то пожилой дядя с испариной на огромном лбу растолкал всех.

— Так вот ты какой! А я уж лицо твое забывать стал… Не узнаешь, что ли? Не узнаешь?

— Бульон… Бульон несите! — требовала у кого-то молодая женщина в белом халате. — Бульон!..

«На Любу похожа», — растерянно подумал Карпов.

— Люба?!

— Я не Люба, я Таня… Ну-ка, глотните…

— Эх, Леша, Леша, — твердил свое пожилой с испариной на лбу, — неужели не узнаешь? Да это же я, Ва…

…Сверкнуло что-то, ослепило.

…Рядом на заснеженной дороге стоял Васюков.

— Свои есть, — как ни в чем не бывало, произнес он, доставая точно такую же пачку с сигаретами, но тут же обеспокоенно спросил: — Ты что?

— Да вроде заснул на ходу… Даже сон видел.

— Потерпи, — засмеялся Васюков, — уж нынче-то выспишься.

Впереди показалась похожая на дачную уборную будка, поперек шоссе лежал на кольях шлагбаум — березовый ствол.

Из будки, постукивая сапогом об сапог, вышел постовой.

— В дом отдыха нам, — сказал Васюков, протягивая документы.

— В леске, левее…

— Знаем, бывали уже. Все на месте?

— Старшина другой.

— А Люба?

Постовой, бросив на них острый взгляд, полистал документы.

— С фронта?

— Мы из Ленинграда сейчас, браток, — гордо сообщил Васюков, — награды получали, — отогнув ватник, он показал постовому Красную Звезду. — Лешка, покажи и ты…

Но Карпов неглубокой снежной целиной уже шагал к лесу.

— Заскучал? Не терпится? — догоняя, дразнил его Васюков.

…Они увидели большой бревенчатый дом, на простенке висела квадратная, под стеклом вывеска: «Детский сад-дача». От крыльца до ближайшего дерева тянулась обындевелая веревка, на ней — озябшими воробьями — деревянные прищепки.

Карпов и Васюков шли вокруг дома и заглядывали в окна.

В одном из них они увидели просторную комнату с низким потолком, под которым висели модели планеров. Дверца черной, похожей на шахматную ладью голландской печи была распахнута, в ней густо плескалось желтое пламя. На нескольких кроватях сидели и полулежали солдаты. Один из них что-то рассказывал. Внезапно все остальные одновременно откинулись назад, рты их раскрылись, забелели зубы.

— Гха-ха-ха-гаа!.. — донесся сквозь стекло взрыв хохота.

— Анекдотами балуются, — сделал вывод Васюков.

В другом окне щелкал костяшками канцелярских счетов незнакомый старшина. Левый его рукав — пустой — был заправлен под ремень.

У следующего окна Карпов и Васюков задержались. Это была кухня. Рядом с плитой на березовом чурбаке сидела скуластая большеглазая девушка в ватных брюках, гимнастерке и сапогах. Мыла в чугунке картошку. Тщательно отмыв картофелину, она поднимала ее над другим чугунком и разжимала пальцы. Картофелина шлепалась в воду, и лицо девушки освещалось детской улыбкой.

Васюков поправил ушанку и постучал пальцем в стекло.

— Люба! Помощники не нужны?

Брови девушки дрогнули. Она вскочила с чурбака и через минуту уже была во дворе.

— Ну, — сказал Васюков, — вот… Снова к тебе.

— Почему же ко мне? — поглядела она на Карпова. — Просто… В дом отдыха…

— Кто в дом отдыха, а кто к тебе, — не унимался Васюков. — Поцелуемся?

— Пусти! Пусти, говорят!

Упираясь ему в грудь руками, она яростно вырывалась.

Карпов молчал.

Из дому в накинутой на плечи шинели вышел старшина.

— Эй, новичок! Здесь вам не передовая!..

Люба убежала.

— Ладно, старшина, не скрипи скелетом, — примирительно сказал Васюков, — сам ты новичок… Просто она хочет, чтоб ее Карпов обнял…

…Вошли в дом. Старшина вынул из ящика толстую тетрадь и стал вносить в нее данные новых постояльцев.

На стене размеренно, по-солдатски, тикали ходики: ать-два! Ать-два!

И еще двое часов висели рядом. Но стрелки на них не двигались.

— Я когда гиканье слышу, — тихо произнес Карпов, — взрыва жду. Привычка у меня такая. К минам… Без пяти шесть. Точно идут.

Старшина коротко посмотрел на него, но промолчал.

— Лешка без часов время чувствует, — не без гордости объяснил Васюков, — он сам себе часы, хотя и без стрелок. Слышь, старшина, а эти ходики чего стоят?

Ответа пришлось ждать долго.

— Я их остановил, когда жена и старший сын погибли…

В дверь постучали. Вошла Люба, Взглянула на Васюкова и отвернулась.

— Сан Саныч, я ведь картошку уже заложила.

— Сколько?

— Девять штук, стандартных…

— Добавь еще две. Новички небось картошку любят.

— Правильно, — подтвердил Васюков, — любим.

— А жиры? — спросила Люба.

— И жиры любим!

— Я, кажется, не с тобой говорю! — сердито посмотрела она на Васюкова. — Не с вами, то есть…

— Жиры? — старшина достал из-под скатерти ключ и отпер стальной сейф.

Сначала он вынул оттуда аптечные весы, а затем голубовато-розовый брусочек сала. Плоский, сверкающий кристаллами соли, с желтой пупырчатой кожицей…