Повести о войне

Оно состояло из огромных, поросших нежной зеленой травкой четырехугольных клумб. По краям лежали цветы и венки с лентами, пестрели разноцветные пасхальные яйца, шоколадные, в яркой обертке конфеты.

Где-то здесь, в одной из этих могил, были и родители Карпова.

По широким аллеям мимо взятых в гранитные рамки зеленых прямоугольников целыми семьями, с детьми неторопливо шли люди. Свои, русские, и из других краев тоже.

Многие встречали знакомых, сдержанно здоровались. Читали надписи на лентах.

— Вот, — показал кто-то подбородком, — от нашего коллектива венок.

Сосали валидол.

Вздыхали.

— Воздух здесь хороший, — сказал еще кто-то, — как в поле.

Прошел мимо Карпова плечистый военный в фуражке с зеленым околышем, с погонами на плечах. Новая форма? А погоны-то для его плеч малы. Рядом с военным — однорукий седоголовый старикан. Все что-то посматривал, посматривал… Тронув Васюкова за рукав, кивнул на Карпова.

— Не узнает. Говорю, не узнает меня.

Алексей пригляделся.

— Сан Саныч!

…Обтекая их, завинчивалась водоворотом толпа. Невольно прислушивалась, присматривалась.

Молча стоял рядом Васюков.

— Видишь, Леша, сколько ходиков пришлось остановить, — показал Сан Саныч на могилы. — Скажи, а ты по-прежнему чувствуешь время без часов?

Карпов неуверенно кивнул.

— А у нас часы есть в городе, — сумрачно улыбнулся Сан Саныч, — новые… Так они без стрелок… Я часто к ним хожу. Там скамейка есть каменная, сяду и слушаю. Даром, что без стрелок, а тикают. Да, что же я вас не познакомлю?.. Это мой второй сын. Помнишь ходики? Как видишь, выжил он. Степа, ты как выжил?

— Благодаря салу, папа.

— Кто тебе его принес?

— Усатый солдат, папа.

Выцветшими печальными глазами Сан Саныч вглядывался куда-то в прошлое.

— Благодаря этому салу, — произнес он, — у меня есть сын, а у нашей страны защитник. Может, ты, Алексей, думаешь, что все уже спокойно у нас? Как они свою бомбу называют, сынок?

— Ядерное устройство, папа.

— А что это за устройство такое?

— По своему тротиловому эквиваленту, папа, оно превышает все заряды прошлой войны, но ты не беспокойся, папа, мы им такой намордник сделаем…

Сан Саныч качал головой, всматривался в прошлое.

— Знаю, сынок, — проговорил он, — ты-то, если что… в тылу не окажешься…

— Дело не в этом, — смутился, покосившись на Карпова, Степан.

— Я же… — начал было Алексей. — Я…

— Скажите, — обратилась к нему в этот момент какая-то очкастая женщина, — вы ведь тот самый солдат? Карпухин?.. У меня… просьба… Не могли бы вы передать… если вернетесь… маме моей… Она вот здесь лежит… что я… Ну, что я кандидат наук, замужем…

— И мне, мне передайте, — тут же потребовала другая женщина, — мне!.. Скажите мне, чтобы… Что у меня ошибка в коэффициенте! Ах, боже мой, дайте же досказать!

— Дети у меня здоровые, послушные, — продолжала свое первая женщина, — обязательно передайте, она так мечтала…

— Передайте ему, что он был прав, — пробился вперед дочерна загорелый здоровяк, — нефть! Месторождение!..

— Почему она не писала? Узнайте!..

— В шкафчике от часового механизма… Кусочки сахара!..

Не ожидая, покуда закончит предыдущий, каждый твердил свое самое важное, основное.

— Скажите им, что не зря! Не зря!..

— Пусть не выходит двадцать третьего на улицу! Она погибнет! Скажите ей!

— Четвертого января!.. Артобстрел!..

— Восьмого мая!..

— Четырнадцатого!..

Отчаянные эти просьбы слились в один протяжный, мучительный крик. Карпов не успевал запоминать адреса, имена, он зажмурился, шагнул, как слепой, прямо на говоривших. Они расступились и, внезапно все разом умолкнув, смотрели, как он уходит, и только внутреннее, спрятанное рыданье еще сотрясало их плечи.

На минуту выйдя из берегов, горе снова вошло в них и снова стало сдержанным, незаметным. Все так же медлительно потекла мимо зеленых могил живая человеческая река.

Кто-то тронул Карпова за рукав.

— Пожалуйста… Я хотел задавать фам один фопрос.

Это был высокого роста пожилой человек в военном, но не нашем мундире.

— Товарищ, — вмешался подоспевший Васюков, — с него хватит! Я прошу вас… Он из блокады. Шок…

— Я из Германия, — непонимающе произнес тот, — из Лейпциг… Немец…

— Немец! — с ненавистью переспросил опешивший Алексей. — Что ж ты делаешь на нашем кладбище, немец?

— Я считал, я позволил себе… Это… Это полезно…

— Что-ооо?.. Ах ты!.. — схватив его за обшлага форменного кителя, Карпов с силой притянул его к себе. — Ах ты!..

— Леша! Алексей!.. — пытался помешать ему Васюков. — Что ты? Это же!..

Подбежал Степан, подошел растерянный Сан Саныч… Карпову растолковали, объяснили истинное положение вещей.

— Я, Курт Вебер, есть коммунист! — говорил немец. — Как это сказать? Больше!.. Больше двадцать лет! Отшен давно. Вы понимаете?

— Понимаю, — хрипло дыша, произнес Карпов, — русский язык учишь?

Немец утвердительно заулыбался.

— Есть один секрет… Как это? Тайна! Вы вчера телевизор, да? А я смотреть и… — он вынул из внутреннего кармана завернутую в целлофан ветхую бумажку. — Это есть вы?

Сквозь прозрачную обертку Карпов увидел мелкие немецкие литеры, а поверх них размашистые русские слова: «Нет, не могу. Живи!»