Повести. Очерки. Воспоминания

Судя по рассказам людей, подсмотревших тигра, вернее — тигрицу в ее домашнем быту, она добра, ласкова и играет с детенышами так нежно, как добрая кошечка. Вообще рассказы о кровожадности и свирепости диких зверей преувеличены. Человек своей вертикальной фигурой внушает им всем такой неодолимый страх, что они боятся его и без вызова редко решаются нападать, — разумеется, если голод не остервеняет их. Исключение составляют старые звери, например, беззубые тигрицы, не могущие преследовать и атаковать больших животных и поневоле продовольствующиеся человеком, — раз попробовавши человеческого мяса, зверь, конечно, находит его вкусным, держится вблизи от поселений и слывет в окрестности «людоедом».

В Индии охота на тигров сравнительно легка и безопасна, так как их бьют с деревьев и слонов, но в Средней Азии, где тигров много, а деревьев и слонов нет, охота на них до крайности трудна и опасна. Я знал английских офицеров, уложивших десятка по два тигров, всегда из засады; в Туркестане же встречал мало людей, выходивших на эту охоту один на один. Военные отправляются командами, а туземцы, охотящиеся не из любви к искусству, а из-за потерь домашнего скота, распоряжаются различно: или, выследивши, застают зверя во время сна, — набрасываются, хватают за уши и стреляют, тычут копьями, пока не забьют, причем обыкновенно оставляют на месте битвы руку, ногу, а иногда и голову; или на бодрствующего зверя идут целою сотнею, пуская впереди смельчака, плотно и толсто укутанного в войлок; лишь только зверь набросится и прежде чем он успеет разодрать войлок, все налегают, оглушают зверя криком, ударами и часто скручивают, берут живьем, причем, конечно, тоже не обходится без изъянов.

Великолепные королевские тигры, виденные мною у магараджи Джейпура, совершенно благодушно относились к туземцам, но не выносили англичан, — при виде их бросались и бесились в клетках, по которым их рассажали, вследствие совета, данного английским резидентом. Тигры эти свободно разгуливали прежде по садам магараджи, разделяя такую привилегию вместе с хорошенькими баядерками — танцовщицами; но так как стало известным, что они пробовали иногда свои зубы и когти на придворных служащих, то и был дан «совет» засадить их в клетки. Конечно, нельзя было отнести недружелюбие этих зверьков к данному против них совету, а надобно думать, что легко приручившись к туземцам, они не успели привыкнуть к англичанам.

Было бы общим местом приводить примеры ума и сметливости обезьян, — я ограничусь лишь занесением для памяти тех сюрпризов, которые они преподносили мне при некоторых случаях встречи с ними.

В восточных Гималаях, в Сиккиме, расположившись раз при серных водах, я привлечен был в ближайший лес нестерпимо пронзительным шумом обезьян. Вскинувши ружье на плечо, я пошел взглянуть, что такое у них делается, и лишь вступил в чащу густых развесистых деревьев, как наткнулся на огромное общество этих получеловеков, занимавших все ветви. При виде меня они не выказали ничего, кроме любопытства, но когда, шутки ради, я выстрелил и ранил одну из них, то затрудняюсь и выразить, что сделалось со всем населением, в какое оно пришло бешенство: целые десятки, прыгая с ветки на ветку, устремились ко мне, жестикулируя, делая угрожающие жесты и гримасы, а главное — что-то выкрикивая, должно быть: «убирайся вон, а то тебе будет плохо». Впрочем, это только моя догадка; факт тот, что я порядочно струсил, ибо понял, что вот-вот сейчас меня разорвут на клочки; не заставивши их повторять себе долго угрозы, по-военному, с лицом и дулом ружья, обращенными к неприятелю, я ретировался.

Если не столько опасности, то более каверз пришлось претерпеть от двух обезьян, вывезенных мною из Индии, не особенно больших, но сильных, ловких, смышленых да вдобавок умевших кланяться, просить, благодарить по-людски. Уже на английском пароходе «P» and «O», вырвавшись из клетки, которую им отвели в носовой части судна вместе с собаками и другими животинками, они привели в негодование команду тем, что, взобравшись на мачту, стали развязывать и перекусывать разные заинтересовавшие их узлы и веревочки, — это, конечно, не входило в программу занятий пассажиров. Потом любопытство узнать, что делается внутри судна, привело их к нескромному, прямо неджентльменскому поступку: не смея спуститься вниз по общим лестницам из боязни быть пойманными, беглецы рано утром спустились по борту судна и просунули свои головы в окошко одной из кают 1-го класса, как раз в то время, когда занимавшая ее дама одевалась к чаю. Последовал страшный испуг, крик, переполох, в конце которого капитан «вежливо, но твердо» пригрозил застрелить обезьян, если я не уйму их. «Сделайте одолжение, — ответил я, — может быть, хоть это образумит их».