Читаем Повести, рассказы, очерки 1912-1923 полностью

Повести, рассказы, очерки 1912-1923

День сгоревший хороня,Ходит Ночь в немой тревогеОт огня и до огняПо дороге, без дороги.Потеряв от скорби разум,Смотрит Ночь печальным глазомВо дворцы и окна хат —Всюду, где огни горят.Встанет тихо под оконцем:«О, зачем горят огни?Умер день, рождённый солнцем,Не зажечь другие дни!»Вот — глядит в моё окно:«Слушай, — спать пора давно.Боль — бессонницей не лечат!Погаси же свои свечи!»Я — смеюсь: «Ошиблась ты!Разве здесь свеча пылает?Здесь горят мои мечты,Это — сердце догорает!»Слышу тихий вздох вдовы,Шелест шёлковой травы,Птицы, вспугнуты совою,Осыпают сосен хвою.Листья чёрные латаний,Точно пальцы злой руки,Разрывают Ночи ткани.Как шаги её легки!И под нежными шагамиСветят росы жемчугами,Шепчет росная траваНочи нежные слова.…Так, до самого рассвета,День сгоревший хороня,В бархат траурный одета,Ходит Ночь вокруг меня.

[Иду межой среди овса…]

Иду межой среди овсаНа скрытую, в кустах, дорогу,А впереди горят леса —Приносит леший жертву богу.Над жёлтым полем — жёлтый дым,И крепко пахнет едким чадом.Ёж пробежал, а вслед за нимКрот и мышонок мчатся рядом.Ползут ватагой муравьиИ гибнут на земле горячей,В пыли дорожной колеиНавозный жук свой шарик прячет.Желтеет робкий лист осин,Ель — рыжей ржавчиной одета,А солнце — точно апельсин —Совсем оранжевого цвета.Тяжёл полёт шмелей и пчёлВ угарном дыме надо мной.Вот — можжевельник вдруг расцвёлНеопалимой Купиной.Огней собачьи языкиТраву сухую жадно лижут,И вижу я, что огонькиПолзут ко мне всё ближе, ближе.Смотрю на них, едва дышаГорячей, едкой влагой смрада,И странная моя душаПоёт, чему-то детски рада.

Из дневника

В мире живут две мысли: одна, смело глядя во тьму загадок жизни, стремится разгадать их, другая признаёт тайны необъяснимыми и, в страхе пред ними, обоготворяет их.

Для одной — нет непознаваемого, существует только непознанное, другая — верит, что мир непознаваем навсегда.

Первая идёт сквозь хаос явлений бытия, бесстрашно касаясь всего на трудном пути своём и всё оживляя энергией своею, даже немые камни заставляет она красноречиво рассказывать о начале жизни; вторая — пугливо бросается из стороны в сторону, безуспешно пытаясь найти оправдание своего бытия.

— Существую ли я? — спрашивает она сама себя, тогда как первая говорит:

— Я — действую!

Первая нередко сама отдаёт себя мукам сомнений в силе своей, но холод скептицизма только оздоровляет её, и, ещё более сильная, она снова видит цель бытия в деянии; вторая — всегда живёт в страхе пред собою, ей кажется, что кроме неё есть нечто высшее — начало, родственное ей, но — враждебное и грозно охраняющее тайну своего бытия.

Цель первой — бесконечное движение от одной истины к следующей и сквозь все — к последней, какова бы она ни была; цель второй — найти в мире вечного движения, вечных колебаний мёртвую точку и утвердить на ней непререкаемый догмат, сковать дух исследования и критики железными оковами внушения.

Одна — философствует из любви к мудрости, будучи мужественно уверена в силе своей; другая — размышляет со страха, в чаянии победить страх.

Они обе свободны, одна — как всякая энергия, другая — как бездомная собака, она визжит пред каждой дверью, за которой чувствуется тепло, покой и дешёвенький уют.

Чаще всего эта вторая мысль пресмыкается на папертях храмов, умоляя о милостыне внимания к ней — силу, созданную её же страхом.

Это она, разлагаясь, отравляет землю ядами метафизики и мистики, первая же мысль на пути своём украшает мир дарами искусства и науки.