Повести в стихах

Смерч атомной войны смёл все живое.
Мы гадали, мы сроки вычисляли,
мы для дела трудились рокового
по всему миру; все, что накопили,
пригодилось: успели в час недобрый
мы друг друга; и смерть распространялась
по народу, стране и по соседям,
пока с вражеской смертью не столкнулась —
в одну общую, вечную смесились.
Кто из нас чьим оружием погублен?

61. Она

Полетели, сестрицы! Полетели!
Мы свободны. Ты кем была? А ты кем?
…
…
…

62. Она

Я ж, представьте, в кладбищенской сторожке
время мыкала, там пила безбожно,
там читала стихи. Теперь не вспомню,
хотя есть пара строк – прям на сегодня,
прям за сердце берут. Я почитаю.
Начала им рассказывать, слабея:
Ах ты, горе-злосчастье, мне на долю
ох какое крученое досталось…
…

63

Я очнулся среди пустого места,
среди космоса. Три мои подруги
тут же рядом. «Мы кто? Как очутились
в этом чуждом пространстве?» И стеснились,
будто я им последняя надежда…
И купчиха молилась, и вторая
повторяла все: «Я не виновата»,
и наездница тихо материлась.

64

Подождите вы, дайте оглядеться.
Как сюда нас забросило с кладбища?
Напрягаюсь болезненно, и память
начинает со скрипом возвращаться:
материнское лоно, путь недальний
к свету, жизнь из обид и унижений,
детство жалкое, существо немое,
обретающее посильный голос.

65

Дальше юность, устройство на работу,
Питирим, разговоры с ним и пьянство,
эти трое – а дальше размывает:
кто-то прячет труп, кто-то (я?) находит;
гостья в доме, другие гости в доме;
грохот, дым – это было в самом деле?

66

Муть ноябрьская, дальше зима, что ли…
Смутно помню войну, как сквозь чужое
зренье видя, чужие ощущая
страхи, похоти… А сейчас вернулись
ощущения самости, всей жизни;
только странно, что в виде бестелесном
так все мало… совсем не изменилось.
Ну, я, впрочем, всегда был телом слабый…

67

Вспомнил: эта была… кого убили,
не добили те, в деловых костюмах…
А вернее – душа ее, вернее —
нечто сильное, жало в плоть мне остро,
«я» мое изничтожившая сука.

68

Где теперь ты? Последнее усилье
совершаю избавиться от гостьи
столь коварной – следы ее простыли.
То-то! Знай, на кого пасть разеваешь,
душу чью так схарчить, голуба, хочешь!
А подавишься, съевшая собаку,
а живехонька душенька поэта.

69

И погибла тварь гибелью последней,
унесла меня из всеобщей смерти,
не желая спасла, не понимая.
Ах, как дивно живуч я оказался,
на кривой-то кобылке и объехал
все опасности, пропасти, не сгинул,
прихватил еще этих, мной любимых…
Жизнь и смерть как местами поменялись!

70