Повестка

– Да. По-твоему, тоже?

– Иначе он не был бы Ройбеном Этли.

Повисла долгая пауза. Время остановило свой бег. Они легонько покачивались в креслах, молчание их не тяготило. Сидение на крыльце располагает человека к задумчивости, толкает остаться наедине с собственными мыслями.

Наконец, набравшись мужества завершить начатое, Рэй подошел к самому главному:

– Хочу выяснить кое-что, Клаудиа, и, пожалуйста, будь откровенна.

– Я всегда откровенна. Это один из моих многочисленных недостатков.

– Мне никогда не приходило в голову подвергать сомнениям отцовскую порядочность.

– Воздержись от этого и сейчас.

– Прошу, не перебивай.

– Извини.

– Не мог ли он получать какие-либо левые доходы? Выраженную в финансовой форме признательность адвоката или, скажем, коллеги из захолустья? Не входил ли кто-нибудь в его кабинет через заднюю дверь, как говорят англичане?

– Категорически – нет!

– Я стреляю наугад, Клаудиа, в надежде, что хоть одна пуля поразит цель. Только представь себе: входишь в кабинет и обнаруживаешь за книгами пачки хрустящих стодолларовых банкнот. На день смерти у отца в банке лежало всего шесть тысяч. Зачем было прятать такое состояние?

– В мире не было человека порядочнее Ройбена.

– Уверен.

– Тогда прекрати молоть чепуху о взятках.

– С радостью.

Она закурила новую сигарету, а Рэй вышел, чтобы долить в чашки чаю. Вернувшись на крыльцо, он обнаружил Клаудию в состоянии, близком к гипнотическому трансу; взгляд ее был устремлен куда-то в бесконечность. Рэй беззвучно опустился в кресло, выжидая, когда гостья очнется, а затем негромко сказал:

– Думаю, судья остался бы доволен, если бы часть этих денег перешла к тебе.

– Вот как?

– Да. Определенная сумма, около двадцати пяти тысяч, мне необходима, чтобы закончить ремонт особняка. Что, если остаток разделить на троих: Форресту, тебе и мне?

– По двадцать пять каждому?

– Совершенно верно. Ну?

– То есть ты не собираешься оформлять их как наследство? – В законах Клаудиа ориентировалась не хуже Гарри Рекса.

– А зачем? Это же наличные, про них никто не знает, а если мы откроемся властям, половина денег уйдет на оплату налога.

– Как же ты объяснишь их происхождение? – Она всю жизнь стремилась быть на шаг впереди собеседника. В городе поговаривали, что исход дела Клаудиа видела яснее любого юриста.

К тому же, считая себя настоящей дамой, она испытывала трогательную любовь к деньгам. Хорошая одежда, дорогая косметика, последней марки автомобиль – откуда у скромной служительницы правосудия средства на эту роскошь? Допустим, она уже получает государственную пенсию, но все равно это не деньги.

– Объяснить его невозможно, – ответил Рэй.

– Если судья выиграл деньги в казино, тебе придется вносить исправления во все его налоговые декларации за последние шесть лет. Как досадно!

– Чертовски.

Больше об этом не было сказано ни слова. От кого сограждане узнают о ее, Клаудии, доле?

– Помню случай, – проговорила она, глядя на запущенный газон. – Дело слушалось в округе Типпа лет тридцать назад. – Глубокая затяжка сигаретой. – Некто Чайлдерс, владелец свалки металлолома, умер, не оставив после себя завещания. Сыновья, их у него был целый выводок, стали находить деньги повсюду: в кучах железа, в офисе, на чердаке дома, в камине, в сарае. Без ума от радости, они перекопали всю свалку. Общая сумма превысила двести тысяч. Двести тысяч у человека, который не мог оплатить свои телефонные счета и годами донашивал дырявые комбинезоны!

Еще одна затяжка и струя дыма – едва ли не в лицо Рэю. Вспоминать Клаудиа могла без конца.

– Одни сыновья предлагали поделить деньги и пуститься в бега, другие хотели все сделать по закону. Соседи начали шептаться, семейство перепугалось и было вынуждено включить наличные в опись имущества. Парни вступили с государством в тяжбу. Четыре года спустя денежки просто испарились: половину забрали чиновники налогового управления, половину – адвокаты.

Клаудиа смолкла.

– Какова же мораль? – не выдержал Рэй.

– Ройбен назвал сыновей недоумками, сказал, что следовало поделить деньги и сидеть тихо. В конце концов, речь ведь шла о нажитом их отцом за всю жизнь.

– По-моему, он был прав.

– Налог на наследство вызывал у судьи жуткое возмущение. С какой стати правительство отбирает у детей деньги, которые оставил им после смерти отец? Ройбен годами скрипел зубами по этому поводу.

Рэй вытащил из нагрудного кармана конверт и протянул его Клаудии.

– Здесь двадцать пять тысяч.

В глазах старой дамы вспыхнуло изумление.

– Бери, бери. Никто не узнает.

Стиснув тонкими пальцами конверт, Клаудиа попыталась что-то сказать, но у нее ничего не получилось. На ресницах повисли слезы. Для закаленного судебными баталиями бойца это значило многое.

– Спасибо, – через силу прошептала Клаудиа.

Суставы ее пальцев побелели от напряжения.

После ухода гостьи Рэй еще долго лежал в кресле, высматривал в потемневшем небе звезды и поздравлял себя с тем, что Клаудиа теперь оказалась вне подозрений. Готовность принять двадцать пять тысяч долларов неоспоримо доказывала: о большем богатстве она и не помышляла.

Но занять ее место в списке подозреваемых было некому.