Повестка без адреса

— Когда? Знаете, убеждённых подлецов мало. Преобладают негодяи по слабости. Чтобы не сподличать, силы нужны, твёрдость. А люди плывут по течению, чуть что: «Ах, оставьте меня в покое!» И нет им никакого до вас дела. Хотя при случае прихватят, что плохо лежит. Им и убить-то лень, это ж тоже чувства иметь надо…

— Я спрашиваю, когда вы стали убивать.

— Так я вам и отвечаю. Была у меня жена, которая постоянно капризничала: «У тебя всё время дела! Нам даже некогда заняться любовью!» «А чем же, по-твоему, — говорю, — мы занимаемся, когда выясняем отношения? Если есть любовь, ею занимаются всегда». И ненависть такая же. Вон и Господь явил нам бесконечную любовь, а Его распяли. А сейчас? Блекло всё, вяло…

— Значит, убивали от полноты чувств?

— А от чего же? По крайней мере, не лицемерил, не актёрствовал. Под влиянием Дрына вышел из роли. А читать бросил. Понял, что писатели только притворяются героями, а сами тряпки, вроде меня да Дрына.

— А какой он, Дрын? Опишите.

— Искать станете?

— Просто интересно.

Человек в наручниках состроил гримасу.

— Да был ли Дрын? Может, Дрына-то и не было?

— А за кем же тогда тянутся убийства?

— Считайте, очередь разгружал… На тот свет.

— И которым в ней оказался Дрын?

Человек чуть не расплакался.

— Да они все — дрыны! От первого до последнего! Я их с детства терпел. Ах, уроки не выучил — ступай в угол! Наказываю тебя ради твоего же блага! Плохо работаешь, потому и мало получаешь! Вон, сосед жене машину подарил, а ты? Неделя прошла, что мне приятного сделал? И — дрын-дрын-дрын! А телевизор? Правительство работает в нужном направлении! Терроризм не пройдёт! Дрын-дрын-дрын! И все они ловят меня, хотят уничтожить, испепелить! Так уж лучше я их, а?

Громыхнув наручниками, человек погрозил стене.

— Самооборона?

— Отчаявшегося! У Дрына-то руки о-го-го, какие, где хочешь, достанет! А мои — только ножом и удлинишь. И меня же теперь чудовищем выставляют!

Человек закусил губу.

— А вы, значит, герой?

— Ещё бы, раз и за вас бился!

— Я уж как-нибудь сам… Вернёмся к Дрыну. К вашим «казакам-разбойникам».

— А чего к ним возвращаться? Я и теперь — разбойник, вы — казак. Или нет? Или вы не Дрын? Лучше я про очередь расскажу. Я долго их слушал, думал, умнее. А оказалось, прав Дрын — тупицы…

Человек уставился в угол.

— А жена тоже — Дрын?

— Конечно. Весь мир — Дрын. А ей по природе положено. И дьявол был женщиной…

— Был?

— Ну да. Он умер, не выдержав с нами конкуренции.

Человек вздохнул.

— А Бог?

Человек пожал плечами.

— Он развёл нас, как рыб в садке, чтобы пускать после смерти на Свои нужды. Вроде, как на органы…

— Что пускать? Душу?

— Да. Только душа со временем вся вышла! Вот и стали мы не интересны, вот и остались без присмотра. И развелись такие, как Дрын. Они, как домашние животные, без хозяина дичают…

Кабинет уже наполнил вечер.

— Забавный сон, — устало потянулся врач, отложив историю болезни. — Любопытная персонализация зла. И сколько же раз вы убивали Дрына?

Человек в больничном халате проглотил слюну.

— Не считал, много.

— А в себе?

— В себе?

— Ну, да.

— Эта мысль мне не приходила…

— Рано или поздно пришла бы. А за ней — и суицид. Так что вы вовремя обратились к нам, Агафон Дрын.

СЕМЕЙНЫЙ ПСИХОАНАЛИЗ

Эта история произошла в семидесятые, когда сквозь железный занавес проникали фрейдистские идеи. Сеанс психоанализа по-московски представлял собой странную смесь оккультизма, постельных откровений и житейской мудрости. Однако на кухнях с немытыми окнами и прокуренными стенами многие стремились попробовать этот запретный плод. В том числе, и супруги Шифман. Аркадий был инженером, простаивая за кульманом, вычерчивал сложные механизмы. В застиранных, вечно мятых брюках, с портфелем, у которого давно сломался замок, он казался школьником, провалившим экзамены. Он слегка заикался и на людях больше молчал.

Сара была его противоположностью. Зарплаты школьного логопеда едва хватало, чтобы свести концы, но жизнь в ней била ключом. «Будем делать ремонт!» — объявляла она. И Аркадий, равнодушно кивнув, двигал мебель. Но шло время, сгрудившиеся шкафы неприкаянно стояли посредине комнаты, а стены лупились в ожидании обоев.

И постепенно всё возвращалось на прежние места.

Отсутствие детей придавало их браку трагический оттенок. Сара устраивала жизнь подругам, Аркадий искал развлечения на стороне.

Они жили в огромном мрачном доме с тараканами и забившимися по квартирам жильцами. Принимали радушно, с той наигранной театральностью, которая с годами вырабатывается у супругов. «Ну вот, зайка, — сюсюкала Сара, обращаясь к мужу, — ты опять неправильно произносишь "рэ"». Аркадий отворачивался, демонстрируя обиду, которой на самом деле не было. За столом, опасаясь молчания, супруги заводили пустяковые споры, предлагая гостю выступить судьёй, а, примирившись, доставали карты.