Повестка без адреса

Они шли по Пречистенке, оседлав тени и перебрасываясь словами, в которых истины было ни на грош. Пыкин ходил вразвалку, а говорил ходами шахматного коня. Однажды Кондратов заметил, что он имеет несколько возрастов. По паспорту и набухшим венам время добралось до пятидесяти, а в беспокойных, как прибой, глазах застыло на двадцати. В действительности Пыкин не имел возраста. Про таких говорят, что в юности им темно дышать, а в старости щекотно умирать. «Худенькие хороши летом, а зимой нужна баба покрупнее», — говорил он. Но был убеждённым холостяком, считая, что женщины живут дольше мужчин, потому что у них нет жён.

Кондратов молчал, уйдя в себя, как самолёт в «штопор», прикрылся растопыренной ладонью. Но сквозь неё рассматривал плывшую мимо нимфетку.

«Седина в бороду — бес в ребро!» — оттопырив большой палец, ткнул его в бок Пыкин. И поведал

ИСТОРИЮ ПРО РЕБРО

Один человек уснул раз в трамвае, переполненном, как тыква семечками, а проснулся от того, что ему в ребро упёрся зонтик. Подняв глаза, он увидел девушку, а на острие её зонтика — беса. Последний был как червяк и откладывал яички, похожие на яблоки.

— Купи яички, — пищал он, — и будешь различать добро и зло!

А сам норовил подсунуть капли с зонта.

— Я давно знаю, что такое хорошо и что такое плохо, — рассмеялся мужчина, у которого серебрились виски.

— А вот и нет, — оскалился бес, — тебе только кажется… Скажи, жизнь — благо?

— Безусловно.

— Тогда почему год назад тебя вынули из петли, и сейчас ты возвращаешься из психушки, где днём уверял врачей, что здоров, а ночью примерял красную маску смерти?

Мужчина смутился:

— Это было во сне…

— Это ты сейчас спишь, — съехидничал бес.

Между тем трамвай обезлюдел, как земля до грехопадения, и с грохотом мчал к последней остановке.

— Я, кажется, сломала вам ребро, — покраснела девушка.

— Мы стали старейшими пассажирами, — развёл руками мужчина. — А это грозит одиночеством.

Бес чихнул и спрыгнул с подножки.

А дальше всё пошло обычным чередом. После ужина в дорогом ресторане в гостиничном номере родилась женщина…

— Завтра у Анастасии день рождения, — вспомнил Кондратов.

Пыкин сощурился:

— Женщина для мужчины — что осиновый кол…

ДНЕВНИКИ СМЕРТИ

Ими забиты архивы небесной канцелярии. Чтобы не ударить в грязь лицом, некоторые из них разболтала Шахерезаде смерть, каждый раз заключая: «Меня боятся все, но — по-разному…»

Кондратов сдал. Его борода серебрилась теперь, как зимний лес, а по ночам он скрипел зубами. «Как мотылёк на игле», — жевал он глазами темноту, представляя

СМЕРТЬ ПРОГРАММИСТА

С утра до ночи он сутулился за компьютером, не отрываясь от клавиатуры, чесал подбородок плечом, а с ночи до утра видел себя погружённым в виртуальную реальность. Он мечтал о бессмертии, которое сотворит своими руками. Он верил, что его «я» слагают возраст, имя, отпечатки пальцев, голос, привычка говорить «нет» чаще, чем «да», фотографии детства, размер ботинок — детали, которые может вечно хранить электронная память. Он шифровал их, занося в базу данных, и надеялся, что когда-нибудь, как феникс, восстанет из цифр. Кровь, текущую в жилах, он закодировал группой крови, копну волос — их количеством, и, думая пребывать во веки веков, распорядился вместо имени выбить на своей могиле интернетовский адрес.

За этим я и застала его.

— Надеюсь, ты не покусишься на мой виртуальный образ? — опасливо спросил он.

— Господь с тобой! — замахала я. — Я не отличаю «интернета» от «интерната», я возьму только то, что мне причитается.

И с этими словами исторгла его душу.

«Но и смерть — суета», — думал Кондратов, вспоминая

СМЕРТЬ ДЕЗДЕМОНЫ

Примчавшись в антракте, я купила контрамарку и притаилась в чёрных ладонях, напомнивших мне ад. От безделья я ещё раз прочитала по ним судьбу и, сверившись, подвела стрелки часов. Я уже опаздывала, а они всё говорили и говорили, будто не наговорились за жизнь. Но, наконец, я услышала сдавленные хрипы, в которых недоумения было больше, чем страха «Я, как приступ астмы, — подумала я, — передо мной не надышишься…»

Едва переправив женщину, я вернулась за мужем.

«Теперь и умирать не страшно, — выйдя из роли, признался он, — есть, кому встретить…»

Хуже нет, чем ходить на трагедии: сырость такая, что насморк обеспечен.

— У литературных героев не только своя жизнь, но и своя смерть, — прокомментировал этот дневник Пыкин. — То ли дело

ТРИ СЕСТРЫ

Они жили в горах, и выше обитал только Бог. На троих у них было два глаза и четыре уха, и, доберись к ним геронтологи, они бы побили рекорд долголетия. Природа не терпит одной краски, мир от земли до неба, как слоёный пирог: внизу в городах время бежит, как испуганная лошадь, а у Бога оно стоит. Старухи ютились под самой его крышей, и в их саклях время текло медленнее, чем кровь у флегматика. Они ели козий сыр, похожий на обгрызенную луну, носили ветхие платья, в которых дыр было больше, чем материи, и пили вино из эдельвейсов. Они были неграмотны, считали, загибая пальцы, и образование им было нужно, как скребущимся на чердаке голубям.