— То есть вам по фиг до нас? — обиделся Санча. Ему не ответили. Санча обернулся к нам: — Валяйте! Мне все ясно с этими трубчатыми. Примерно так я все это и представлял…
— А что ты хотел? — не понял я. — Проникновенной беседы? Давай я попробую…
— Валяй! — Санча махнул рукой и отошел в сторону.
Я оглядел двух возвышавшихся передо мной существ. Один чуть пониже, оба в пятнах корост, грязно-желтого цвета с голубым отливом, мясистые щели. Как же понять их? То, что они овладели кое-какими понятиями нашего мира и выучили их звучание, не означало ничего. Мне хотелось узнать, как они существуют, о чем думают, как общаются.
— Можно вас потрогать? — спросил я.
— Трогай, — шепнули на ухо.
Я обернулся на парней. Те с любопытством наблюдали. Сделав шаг вперед, я приложил ладонь к поверхности одного из истантов.
— Пацаны! — крикнул я. — Они такие классные на ощупь! Гладкие-гладкие! Клево!
— Смотри, не влюбись, — пробормотал Санча.
— Как тебя зовут? — спросил я того, к кому прикоснулся. В ответ тот запел. Я снова услышал однотонный невероятный звук, от которого закладывало уши. Однородный неизменяющийся поток, статичный по форме — словно несильная струя из-под крана. Но в него была включена целая вселенная. Завороженный, я слушал, а ладонь моя вдруг стала нагреваться. Сам истант оставался таким же — чуть прохладным, а рука постепенно становилась все горячее и горячее. Мы стояли и стояли, а он все пел и пел. Не знаю, возможно, он так до скончания лет бы пел, если бы я не остановил его, отняв руку: — Хватит! Спасибо! — И он прервался. Мне пришла в голову мысль: а что, если их имя — это их жизнь? Сколько жил — столько же звучит и имя. Прикольно!
— А меня зовут Григорий, — сказал я.
— Мы знаем, — ответил истант.
— Сколько тебе лет? — спросил я.
— Не считаем.
— Мудро! — пробормотал сзади Санча.
— Для чего вы живете? — спросил я.
— Гэндззить флоо! — протрубил истант.
— Понял? — обернулся я с Санче. — А ты ему про
помощь голодающим! На фига ему эта помощь? Гэндззить флоо — вот это тема!
— Ну и пусть катятся ко всем чертям! — буркнул Санча. — Дэн, ты-то чего молчишь?
— Товарищ! — Дэн сделал шаг вперед. Он заметно волновался. — Научите меня петь так, как вы! Пожалуйста!
Мы с Санчей чуть не заржали в голос, но остановились. Истанты помолчали.
— Другое тело, — наконец ответил один. — Чувствуешь другое. Нельзя.
— Понял? — констатировал Санча. — Идемте, парни! _ Он повернулся. — Не получился у нас контакт…
В принципе я был с ним согласен. Мы, конечно, могли бы еще позадавать вопросы, услышать в ответ либо «нельзя», либо чарующее пение, но сути это не меняло. Мы не могли понять их мир, основанный на абсолютно незнакомых нам вещах.
— Пойдем, Дэн, — сказал я. — А то и вправду нас там потеряют, тоже искать начнут, как тех арабов…
Мы с Санчей двинули к выходу — и вдруг остолбенели.
— Дремлет притихший… северный город… низкое небо… над головой… — Дэн запел. Стоял перед истанта-ми и выводил своим низковатым голосом песню про «Аврору». Получалось у него довольно неплохо, и я вспомнил, что он учился в музшколе. Переглянувшись с Санчей, мы воззрились на истантов. «Они возьмут его в свой хор!» — прошептал мне Санча.
— …Что тебе снится… крейсер «Аврора»… — выводил Дэн. — …В час, когда утро встает над Невой…
Я вдруг увидел, как трепещут щели у обоих истантов.
— Что тебе снится… Что тебе снится… Снится… Снится…
Бах! Будто выключили свет. И выключили воздух. Словно получил резкую оплеуху, потеряв на секунду самого себя. Потерял — а назад не вернул. Испуг вспыхнул мимолетной искрой. Бах! Меня скрутило в точку.