Повитель

После долгого перерыва в Локти пришла наконец почта. Григорий, проходя утром по улице, видел, как усатый кряжистый почтарь передал Гордею тоненькую пачку писем и бумаг, несколько газет и, крикнув вознице: «Заворачивай!» — стал натягивать на форменную тужурку огромный дорожный тулуп.

Этот почтарь не прочь был иногда завернуть в дом Бородиных и выпить на дорогу стакан-другой самогонки, поболтать. Поэтому, едва староста скрылся с почтой в руках за дверью, Григорий смело подошел и проговорил:

— Быстро ты ноне, дьявол.

— Ну-ка, отвороти с пути, — сурово двинул бровями усач и сел в сани.

— Что так? Неужто побрехать неохота? Или язык об угол вон почесал?

Почтарь молча ткнул кучера в плечо: гони, мол. Тот дернул вожжами.

— А то завернул бы к нам, — продолжал Григорий. — Батя самогонки наварил — горячей огня…

— Горячей огня, да, видно, не для меня, — скороговоркой ответил почтарь.

— Что так? Обезденежел, что ли? — удивился Григорий и сморщил, как старик, узкий острый лоб.

— Было время — попили. А с похмелья встали да бутыль разбили, — опять как-то торопливо, непонятно ответил почтарь.

— От режет, дьявол! — воскликнул Григорий. — Значит, проснулись — и разбили?

— Именно… А вот вы спите тут еще… Ну, ничего, разбудят… Трогай!

Возница замахал длинным кнутом, а почтарь обернулся к Григорию, сверкнул из-под незапахнутого тулупа пуговицами форменной тужурки и проговорил:

— Теперь уж разбудят…

Почтарь уехал. Григорий проводил его взглядом, заложил руки в карманы, постоял еще немного и пошел дальше. Но неожиданно в доме Зеркаловых стукнула дверь. Григорий обернулся и увидел, как Терентий, соскочив с крыльца, торопливо побежал во двор, вывел оттуда верхового коня. Через минуту из дома вышел сам староста, вскочил в седло и понесся по улице.

«Куда это он как очумелый?.. — подумал Григорий. — Ага, поворачивает на дорогу через озеро. В город, значит. Черт, гонит что есть духу, изувечит коня».

Узнав о прибытии почты, к дому старосты уже подходили бабы — нет ли писем от мужей с фронта? Они окружили высокое крыльцо, стучали в закрытую дверь. Терентий долго не открывал. «Что он, не слышит, что ли?» — подумал Григорий. Это снова показалось ему подозрительным, и он решил посмотреть, чем же все кончится.

Наконец Терентий открыл дверь, заорал во всю глотку:

— Чего ломитесь? Берите! — и швырнул им письма прямо в снег.

Григория охватило вдруг нехорошее предчувствие, он испугался, сам не зная чего. «Не стал бы ведь Гордей коня зря гробить, не помчался бы очертя голову, кабы…»

Подождав, пока женщины ушли, он крикнул:

— Тереха!

Терентий, собиравшийся войти в дом, нехотя остановился.

— Куда это… батя твой? — спросил Григорий, подходя.

— По делам, стало быть, — бросил Зеркалов, поворачиваясь к Бородину спиной.

— А-а… вон что…

Терентий хлопнул дверью.

В марте неожиданно приехал домой Тихон Ракитин. Когда Дуняшка прибежала к Андрею, чтобы сообщить ему об этом, она долго не могла перевести дух, потом вымолвила только одно слово:

— Тихон!

— Что? Что случилось?! — испуганно спросил Андрей и шагнул к ней, схватил за плечи. Голова Дуняшки запрокинулась, смеющиеся глаза поблескивали.

— Тебя обрадовать бежала… Только что Тихон Ракитин приехал…

— Так что ж ты молчишь-то?! — закричал Андрей, схватил шинель и кинулся на улицу.

Друзья столкнулись в темных сенях Тихонова домишка. Ракитин крикнул беззлобно:

— Угорелый, что ли! Несется как на пожар…

— Тихон!

Вместо ответа Ракитин схватил в темноте Андрея, прижал до хруста к себе.

— Тише ты, черт. Осталась еще сила… — задыхаясь, проговорил Веселов.

— А я ведь к тебе тороплюсь. Ну, айда в дом…

Скинув шинели, друзья снова обнялись. Потом стали разглядывать друг друга.

Андрей был бледен, худ. Ракитин выглядел не лучше. Через всю щеку его протянулся глубокий синеватый шрам.

— Та-ак… красавец, — промолвил Андрей. — Где это тебя? — показал он глазами на шрам.

— В Галиции. Подлечили — и опять в пекло. На другой же день снова башку чуть не оторвало… Ну, проходи к столу, Андрей. У меня бутылка самогону есть. И вот… — Ракитин высыпал на стол несколько луковиц, положил черствую краюху и кусочек заветренного сала. — Ну, рассказывай, ты-то как? Что про революцию тут говорят?

Веселов, начавший было шелушить луковицу, медленно повернул голову к Ракитину.

— Про что?

— Царя ведь в Питере того… с престола сбросили. Да ты что смотришь так? Не слышал, что ли?

Андрей бросил луковицу, встал. Но потом снова сел. Ракитин сказал:

— Я лежал в больнице. А как услышал — домой заторопился: может, думаю, земли богатейские делить будут…

— Так… — промолвил Веселов, и Ракитин не понял, то ли он выражал удовлетворение по поводу того, что произошла революция, то ли подтверждал насчет дележа земли.

Помолчав немного, Ракитин хотел уже спросить Андрея, как же им теперь быть, что делать, но Веселов сам проговорил:

— Что же, Тихон, нам теперь делать, а?

* * *

С этого дня загудели Локти, как потревоженный улей. Из дома в дом засновали люди, передавая необычайные вести.

— Слыхали, о чем Тихон Ракитин болтает? Царя-де скинули, революцию устроили.

— Какая такая революция? Как же Россия-матушка без царя?