Повитель

Отец вздохнул, тяжело перевернулся со спины на бок.

— Вот дела… Теперь, почитай, все сызнова начинать надо… Разорились. Вся надежда на урожай.

Григорий не отозвался. Отец подождал немного и проговорил со вздохом:

— А ты кобель все ж таки. Эх, угораздило… Мало тебе, Григорий, других баб. Вон Анна Туманова, куда уж ни шло…

Старик долго ворочался, вздыхал, шептал что-то, раздумывая и о сгоревшей — не открытой еще — лавке, и об отданных задаром конях, и о том, как бы нащупать опять любую тропинку к богатству. Любую! Хотя бы и вроде той… первой…

Но чувствовал, что сам он уж, во всяком случае, не успеет этого добиться. Вот Гришка бы…

Такие думы гнули Петра Бородина к земле. По деревне он ковылял, уже тяжело опираясь на палку.

3

Лето с каждым днем разгоралось все жарче и жарче. Приближался сенокос.

— Так-с… Житуха, значит, продолжается. Опять надо прикидывать, в какой хомут шею пихать — в зеркаловский, лопатинский или этот новый, бородинский, — зло говорили мужики, собираясь вечерами у Андрея.

— Лучше уж к Лопатину. Новый хомут шею всегда сильнее трет.

— Враки, значит, про революцию, что ли, а? Сколь недель прошло, а ничего не видно, не слышно.

Действительно, Локти словно кто отрезал от всего мира — ни один слух не просачивался сюда, ни одно слово не долетало.

Деревенские богатеи уж несколько раз просили Гордея «поприжать» Андрюху, запретить у него сборища голытьбы.

— А не до того теперь, — отмахивался Зеркалов.

— Так ведь озвереют да начнут рвать…

— Они еще не знают, с какого боку рвать-то… До зимы, бог даст, вряд ли кто доберется сюда. А там, может, еще бог даст… и перевернется все в обратную сторону, по-старому.

Однажды Андрей поправлял в огороде изгородь. Прибивая жердину, услышал голос Дуняшки от крыльца:

— Андрей, тебя тут спрашивают.

— Сейчас, — откликнулся Андрей. Думая, что пришел Тихон или кто-нибудь из мужиков, продолжал возиться с жердиной. Потом не спеша пошел к дому, осторожно перешагивая через грядки. Пройдя несколько шагов, поднял голову, увидел человека, стоящего у дверей, и невольно остановился. И уж затем побежал, не разбирая дороги, топча морковные и огуречные грядки, ломая разлапистые, набиравшие цвет подсолнухи.

— Федька?!

У дверей стоял Федор Семенов, посмеивался.

— Федька! — снова крикнул Андрей, схватил в охапку, приподнял с земли и будто никогда не собирался больше ставить его обратно. — Черт, Федька! Вот уж гость! Да ты ли это, а?!

— Ты отпусти… Да отпусти же, ради бога, — взмолился Семенов, упираясь ему кулаками в грудь. Андрей увидел на обеих кистях его рук какие-то вмятины.

— Это что у тебя с руками? Да как ты у нас оказался, а?

— Это от кандалов еще… Не отошло. А у вас…

— Ты что, с каторги? — невольно отступил от него Веселов.

— Не бойся, не беглый, — пошутил Семенов.

— Да когда же ты успел… на каторгу?

— Ну… Много ли время для этого надо? Как у вас тут жизнь-то?

— Да что, живем вот… Про революцию немного слышали… Ну и все. А что ж она и в самом деле… Черт, да что же я! Дуняша, давай там чего на стол…

Дуняшка, стоявшая поодаль и наблюдавшая за мужем и Семеновым, кинулась было в избу, но Андрей остановил:

— Стой! Сбегай сначала к Тихону, собери мужиков. А я сам тут… — И обернулся к Семенову: — Ну и заждался я тебя. Мужики с ножом ко мне подступают: что революция да как? Как, мол, жить дальше? Будто я больше их знаю…

Андрей бегал от стола, стоявшего под корявыми березами, в избу и обратно, расставлял стаканы, чашки, раскладывал ложки. Семенов опустился на скамеечку в тени от березы.

— Так. Значит, о революции в Локтях почти не слышали? — проговорил он и помолчал. — Что ж, мы в Совете так и предполагали.

— В каком Совете?

— В Совете рабочих и крестьянских депутатов. Газеты приходят сюда?

— Какие газеты! У нас тут и раньше-то их…

Семенов встал, бросил прутик, который вертел в руках.

— Понимаешь, Андрей, бывшие царские чиновники, кулачье — словом, наши враги — всячески скрывают от народа известия о революционных событиях в стране, держат народ в неизвестности. Особенно в таких вот глухих селах, как ваше… Меня тоже ведь только полмесяца назад рабочие рудника освободили, когда наконец дошли туда вести о Советской власти.

— Да как же ты к нам-то?

— Ну как знакомые места не навестить! — рассмеялся Семенов. — Вторая родина. На лодку — и поплыл через озеро.

— А коли в ветерок?! Ведь чуть не сутки плыть!

Во двор вошел Ракитин, следом за ним еще несколько человек. Скоро двор наполнился гулом. Почти все помнили Семенова, здоровались, иные шумно и радостно, некоторые мрачно, с опаской. Потом отходили в сторону, садились кто на вытащенную из дома табуретку, кто на ступеньки крыльца, на завалинку, многие — прямо на землю.

— Что ж, все собрались? — спросил Семенов. — Давайте поговорим тогда.

— Да ты поешь с дороги-то, — попросил Андрей. — Тем временем еще народ подойдет.

— Я не особенно голоден, Андрей. А опоздавшие сами поймут, что к чему, ты растолкуешь потом.

Семенов взял от стола табурет, поставил его в самую гущу народа, сел.

— С чего начнем?

— А ты с самого начала…