Повитель

— Ну, спасибо. Спасибо, друг… — почти прошептал Веселов.

— Тебе спасибо, Андрюша… На обратном пути я заеду — и в комитет с тобой… Будь здоров.

Андрей Веселов еще долго стоял у окна, заложив руки за спину.

* * *

От Веселова Федот вышел бодрым шагом, громко крикнул через дорогу Тихону Ракитину, вывернувшемуся из-за угла:

— Тихон, здорово! — и побежал к нему рысцой.

— Вернулся, значит? — протянул руку Тихон. — Здравствуй. У Веселова был?

— Ага… Доложился по всем правилам. Так, мол, и так, личный постель-адъютант самого Зеркалова…

— Не испугался он тебя?

— Не-ет, — растянул Федот в улыбке заросший щетиной рот. — Господи, хоть усну сегодня в какой ни на есть человеческой постели. Ну а ты как?

— Да как? Тоже воевали… с такими, как ты.

— Именно. Я и Андрею говорил — а враги разве мы?

На другой день, когда Федот, несмотря на мороз, в одном пиджачишке колол дрова возле своего дома, к плетню подошел Григорий, постоял и проговорил:

— Ишь ты, закалился, видать, в отряде Зеркалова. Чего не оденешься?

Федот обернулся, бросил топор на снег.

— А-а, Гришка… Закалка плохая, брат, там. А ты где воевал? У Андрея, что ли, в отряде?

— Люди дерутся — чего лезть… — нехотя проговорил Григорий. — Мне защищать нечего.

— А мне есть чего? — спросил Федот.

Вопрос был правильный. Но Григорий будто не расслышал его.

Отвернувшись, глядя куда-то вдоль улицы, спросил осторожно:

— Как там дела у Зеркалова?

— Интересуешься, стало быть? — усмехнулся Федот. — Может, дорогу к нему рассказать?

— Дурак! — Григорий плюнул на снег. — Кто сейчас к нему пойдет? Последние дни, сказывают, догуливает Зеркалов.

— Это верно, — согласился Артюхин. — Разбегаются людишки от него. Скоро останутся втроем: Зеркаловы — отец с сыном да Лопатин.

— И Лопатин с ними?

— А то где же? Вроде начальника штаба…

— Так, — сказал Григорий неизвестно к чему и отошел от плетня.

* * *

Вместе с первыми теплыми днями пришло в Локти известие о том, что в Иркутске расстреляли «верховного правителя» — Колчака.

По вечерам, собираясь в сельсовете, мужики возбужденно обсуждали эту новость.

— Остался ты, Федот, без главнокомандующего теперь, — пошутил Ракитин.

Артюхин обычно к таким шуткам относился добродушно. Но тут побагровел, закрутил головой, запрыгал вокруг Тихона:

— Чего ты насмехаешься? Чего? Что я служил… Мне и так несладко пришлось… А ты…

И губы у Федота затряслись, как у ребенка, готового заплакать…

— В самом деле, Тихон… Хватит об этом, — заступился за Артюхина Веселов.

— Вот, вот — именно!.. — подхватил Федот. — Определил тоже мне главнокомандующего… Он у меня, командующий этот, тут, в деревне, дома на печке лежит…

Шутил Федот или говорил серьезно, но в прокуренной комнате грохнул хохот. Федот растерялся, потом сообразил, что сказал что-то невпопад, и рассмеялся вместе со всеми.

— Теперь Зеркалова бы так же, — сказал он, когда хохот смолк.

— Ничего, Федот, поймают и Зеркалова, — ответил Веселов.

Когда солнце съело снег и просушило пашни, локтинские мужики проржавевшими плугами ковыряли землю по склонам холмов, вручную из сит и лукошек торопливо засевали ее.

Григорий, глубоко засунув руки в карманы, молчаливо ходил по улицам деревни, смотрел на все какими-то безразличными, отсутствующими глазами.

— Люди пашут, — сказал однажды отец, подрагивая тощей, почти высыпавшейся бороденкой.

Григорий буркнул что-то неразборчивое.

— Так и нам бы… хоть с десятинку… Я-то не могу уж, Гриша… С голоду ведь подохнем.

— А чего мне спину гнуть на пашне? — огрызнулся Григорий. — Вырастишь хлеб, а его отберет Веселов.

Однако через день все же выехал в поле. Кое-как закидал пшеницей вспаханную полосу.

Чуть ли не в последний день сева замешкался на пашне допоздна. Когда стало уже темнеть, пошел в лес за конем. Привычно накинул уздечку, распутал и намеревался уже вскочить на спину лошади, когда из-за деревьев бесшумно вышел человек, негромко и осторожно крикнул:

— Эй!…

Григорий оцепенел. Лошадь, мотнув головой, вырвала у него из рук повод, отошла в сторону и стала щипать траву. Но Григорий даже не пошевелился; широко открыв глаза, он смотрел на стоявшего под деревьями Лопатина, как на пришельца из загробного мира.

Еще перед самым севом в Локтях стало известно, что банда Зеркалова уничтожена. Об этом официально объявил всем Андрей Веселов. Он рассказал, что отец и сын Зеркаловы взяты в плен, осуждены и расстреляны, Лопатин убит во время последнего боя. Григорий не поверил Веселову и спросил как-то у Ракитина:

— Правда, что ли, насчет Зеркаловых?

— На вот, читай. И про Лопатина тут…

Григорий взял смятую, потертую на углах газету, долго читал заметку о ликвидации банды Зеркалова. Молча отдал газету Ракитину, не сказав больше ни слова.

Мысль о том, что Зеркалов жив, что каждую ночь он может появиться на лавочке возле дома, все время камнем давила на плечи. Теперь эта тяжесть свалилась с него.

Беспокоило все время Григория и другое. Только двое знали, что он ночами выслеживал партизан Андрея Веселова, — Терентий Зеркалов и отец. Ну, может, знали еще Гордей Зеркалов да Лопатин. Все они теперь мертвые, в свидетели не годятся. А отец… отец тоже почти мертв…