Повод для паники

К нашей безмерной радости, Уильям обладал на сей счет конкретной информацией. Не скажу за остальных моих спутников, а я ощущал себя Робинзоном Крузо, обнаружившим после долгих лет одиночества на берегу своего острова человеческие следы. На нашем острове, изолированном от прочего виртомира, следы также имелись и принадлежали не дикарям, а вполне цивилизованным людям – маршалам-контролерам аналогичных терминалов, расположенных в Торонто, Мельбурне, Владивостоке, Панаме и Тель-Авиве. Представители пяти гигаполисов пребывали на связи, и едва услужливый привратник известил маршалов о появлении в Закрытой зоне нового пользователя, как все тут же выказали желание познакомиться с новичком.

Недостатком этого общения являлось отсутствие между нами визуального и звукового контакта, но на такие мелкие, с сегодняшней точки зрения, неудобства пенять было уже глупо. Активированный Кауфманом войс-командер нашего терминала прекрасно распознавал речь и при поддержке окна суфлера преобразовывал ее во вполне связный текст. А он тут же редактировался и купировался до некоего усредненно-лаконичного стандарта, обязанного облегчать общение вслепую. И пусть за этими скупыми строками терялась личность собеседника, зато общение между нами было предельно понятным. Я мысленно возблагодарил всех известных мне богов за то, что они одарили человечество письменностью и не дали позабыть ее даже тогда, когда в ней уже практически отпала надобность. Иначе нам пришлось бы совсем туго, не научись мы в свое время читать.

Кауфман чуть не ошалел от свалившейся на него удачи. Отчаявшись после известия о сумасшествии местного контролера, он внезапно обрел контакт с пятерыми его коллегами сразу. И пусть они находились от Западной Сибири по разные концы света, система аварийной связи Закрытой зоны собрала всех нас как бы за одним общим столом. Не на пир, разумеется, а на военный совет. Время пировать еще не пришло.

Однако война войной, а потратить часок на простое человеческое общение никто из нас не отказался, ведь беседовали мы не с подобными Уильяму виртоличностями, а с живыми людьми. Все-таки плохо, что мы не слышали голоса друг друга, но то, что при этом мы были избавлены от ручного набора текстов, ускоряло и на порядок облегчало общение. Не имеющий должного навыка работы на клавиатуре дядя Наум уже через час отбил бы себе пальцы, если и вовсе не рехнулся от такого энергоемкого и скрупулезного труда.

Информационный голод – вот как назывался массовый недуг, поразивший нас в Жестоком Новом Мире. Волны разнообразной информации, ранее захлестывавшие мозг современного человека через инфоресивер, превратились сегодня в жалкие, пересыхающие ручейки слухов, передаваемых из уст в уста. Тому, кто родился и вырос у бушующего информационного океана, было неимоверно трудно приспосабливаться к жизни в безводной пустыне скудных кривотолков. Поэтому едва нам представился случай вновь ощутить себя частью Единого Информационного Пространства, мы жадно припали к этому источнику, забыв и о постоянной опасности, и о том, где находимся, и об усталости, и о голоде… Разве что причину, по которой сюда пожаловали, не забыли, и то лишь потому, что других тем для разговора не предлагалось.

Пять разбросанных по миру адресов, при рабочем инсконе считавшихся бы соседними, а ныне отделенных друг от друга непреодолимыми преградами – океанами и тысячами километров бездорожья. Пять источников информации, из которой уже можно было складывать целостную картину современного мира. Пять человек, тщетно пытающихся вернуть этому миру прежний облик. И вот к пятерке отважных присоединился шестой радетель о судьбе человечества, исполненный неординарных идей и беспричинного, по нынешним меркам, оптимизма. Событие по-своему значимое, что и было единодушно признано всеми участниками Всемирного Антикризисного Комитета – единственного обитателя с грехом пополам функционирующей Закрытой зоны.

Еще месяц назад в Комитете было не пять, а гораздо больше членов, однако остальные пропали из Закрытой зоны и назад не вернулись. Причины их исчезновения объяснились лишь с пропажей последнего сгинувшего маршала. На протяжении целого часа он вел драматичный репортаж о том, как в дверь к нему ломится толпа остервенелых фиаскеров, после чего связь с ним оборвалась на полуслове. Поредевшему и подавленному Комитету оставалось лишь гадать о дальнейшей судьбе своего члена. Судьба, та не представляла загадки и могла с одинаковой вероятностью настигнуть каждого комитетчика, проводившего у своего терминала дни и ночи напролет.

В Жестоком Новом Мире маршалы превратились в вымирающий вид. Комитет уже знал, что вымирание маршалов было повсеместным и, как ни прискорбно это звучало, неизбежным.