Поводок

Валансы действительно обладали прекрасной коллекцией импрессионистов, которую приобрел глава семьи благодаря своему нюху и, как он говорил, буквально за кусок хлеба (но, думаю, уже в то время на подобную покупку ушло куда больше кусков хлеба, чем нюха). Там было два Мане, один Ренуар, один Вюйяр и в углу – мой любимый Писсарро: на первом плане он поместил деревню, за ней округлые холмы, цвета зеленого яблока, как на рисунках детей, по их склонам струился мягкий, чистый свет, ликующий свет лета в разгаре. Свет омывал колосья на картине, пригибал их и будто причесывал в одну сторону. Он словно накинул креп на сверкающие, пышные, как гривы, кроны вытянувшихся в струнку деревьев. Свет разбросал серебряные блики по реке, остановив ее течение, как будто и не торопилась она к морю. И уже казалось, этот безыскусно-простодушный пейзаж весь создан светом, а потом уже пришел художник и нарисовал его таким, каким застал: недвижным. Той ложной, притягательной неподвижностью, которой кажется нам вечность, запечатленная и обещанная на его полотнах… За свою жизнь я наслаждался многими картинами, нередко более тонкими и сложными или более безумными, но эта… в ней больше всего меня трогал образ счастья, и счастья вполне доступного.

– Вы пришли посмотреть на своего Писсарро?

Я обернулся. Старейшина парижской адвокатуры вошел в курительную и изящным жестом предложил мне присесть и выпить. Я с опаской расположился в кресле: кажется, во мне возникает предубеждение против курительных комнат…

– Итак, мой дорогой Венсан? – сказал Валанс, широко улыбаясь; и, смутившись, я понял, что не был здесь с тех самых пор, как начал «преуспевать»; и теперь за столом, разумеется, никак не обойдется без поздравлений в мой адрес. Я поднял руку:

– Поговорим об этом позже, если вы не возражаете, Поль!

Он благодушно кивнул:

– Как хотите, как хотите! А пока что, если он вам по-прежнему нравится, буду счастлив уступить вам этого маленького Писсарро, он ведь и вправду «маленький»! Я купил его на аукционе «Sotheby's», и он стоил не слишком дорого. Вы же понимаете, я не буду на вас наживаться…

Я улыбнулся ему в ответ, но про себя пожалел, что это не одна из тех картин, которые он купил за кусок хлеба. Не повезло на этот раз, картинку-то, оказывается, продавали на аукционе!.. По дороге к гостиной Валанс положил руку на мое плечо:

– Нет, мой дорогой друг, я совсем не рассчитываю, что вы тут же достанете из кармана свои новые звонкие монеты! – Он улыбнулся. – Я отношусь к вам в какой-то мере как к своему сыну, вы же знаете. – Тут он посмотрел на Филибера, ковылявшего перед нами, и быстро поправился: – Ну, то есть… как к сыну…

Выпутался Валанс довольно ловко, с точки зрения светских приличий, но для отца омерзительно-неуклюже. Правда, он покраснел, нервно оглянулся, словно его могли подловить на слове, но, успокоившись, направил меня к дверям.

– Идемте, пора садиться за стол. Приехала наша последняя гостья. Вы ее знаете? Вивиан Беллакур. Изумительная женщина! Вдова, – добавил он, слегка дотронувшись до моей руки и лукаво поглядывая на меня.

Впервые за все время нашего знакомства Валанс позволил себе некоторую вольность в моем присутствии, и я понял, что, помимо респектабельности и особой привлекательности, которые придал мне финансовый успех, я как бы заново возмужал в глазах людей этого круга. И в этой мужественности уже не было ничего от по-домашнему смирного и смурного для меня бремени нашей с Лоранс супружеской жизни; новое состояние давало и новые права, и мне даже как бы вменялось в обязанность провожать всех женщин, в том числе и жен моих знакомых, похотливым взглядом. Раньше так смотреть, пока я еще не выкарабкался из бедности, мне было запрещено; но я и не очень-то был этим удручен и все эти семь лет ходил, сам того не ведая, в презренных черномазых среди белых людей. Чудом меня тогда не линчевали, и можно было поздравить себя задним числом, что все-таки мне удалось разделить с ними их прекрасных белых женщин, прежде чем я получил на это законное право состоятельного человека. Так что будет о чем вспомнить и утешиться, когда прояснится мое бедственное финансовое положение; я нисколько не сомневался, что моего богатства не хватит на то, чтобы заручиться сколько бы то ни было продолжительным уважением этих людей. Мало быть жадным, нужно еще быть и скупым; или, проще говоря, хитрость не в счет, важнее дальновидность. Короче, стать богатым – полдела, важно им остаться!