А потом, сказал я себе, аргус заберет ее в какое-нибудь удивительное место, куда, оказывается, уходят все они - вот почему никогда не собираются вместе ныряльщики и их поводыри… Нет, это уже из области бреда. Наверняка у меня сейчас температура под сорок. И эта пустота, расползающаяся внутри… скоро она станет еще больше и пожрет меня.
Но какое-то время у меня еще есть.
Он легко ушел, подумал я, мне казалось, он привязан ко мне, как я к нему, но она была права: это чужое существо, нельзя угадать, что он чувствует на самом деле. Не было никакой привязанности, никакого доверия, ничего не было - только нерасторжимая связь, которую он все-таки сумел разорвать, уйдя по нити моей любви.
Но к трассе он ее выведет, это точно.
Сквозь шум крови в ушах, я услышал треск сороки.
Сорока, бессменный часовой леса, на своем птичьем языке кричала: «Сюда идут! Сюда идут!»
Я понимал этот язык, как раньше понимал бессловесный язык аргуса.
Я переполз за сиреневый валун в пятнах лишайников, вынул из кармана крошечный, почти игрушечный пистолет и снял его с предохранителя.
- Ближе, прошу вас, - сказал я замершему лесу. - Еще ближе…