Поворот

Плотно обхватив член губами, она начала ласкать меня от основания до головки, при этом немного покручивая головой. Больше никаких поддразниваний. Она сосала быстро, уверенно сжимая ствол, а другой рукой массировала яички, и для меня это стало последней каплей, меня прорвало. Она замедлила темп, ослабила губы в то время, как я начал кончать так мощно, что сначала перед моими глазами появились звездочки, а затем горячая струя выстрелила ей в горло.

Она оставалась в таком положении, пока мой мозг приходил в себя, после чувства полного опустошения и удовлетворения, и правильности всего происходящего. Затем она выпустила меня изо рта и поднялась, опираясь одной рукой на ручник, а другой на мое бедро. Мои глаза были затуманены от эйфории, я видел, что она смотрела на меня с легкой улыбкой, играющей в уголках рта. А затем заметил, как она сглотнула.

Твою мать! Что она со мной сделала? Если это вид искусства, то она — хренов Пикассо. Казалось, в этот момент земля ушла у меня из-под ног, и все мое мировоззрение перевернулось. Я больше никогда не буду прежним. У меня появилось новое определение экстаза, а воспоминания о губах Миа на моем члене до конца жизни будут являться ко мне во снах.

Сев так, чтобы мы оказались лицом к лицу, она наклонилась вперед, прижалась к моим губам, двигая языком, пока я не разомкнул их и не впустил ее. Я положил руку ей на бедро, притянул к себе, и мы сидели, целуясь медленно и основательно.

Она разорвала поцелуй, откинула голову назад, чтобы я мог хорошо видеть ее зеленые глаза, прямой нос, и полные губы, опухшие после поцелуя.

— Вот такой у тебя вкус, — шепчет она провокационным тоном.

Она вернула мне мои же слова, и это переносит меня в тот момент, когда я впервые увидел ее голой, впервые моя голова оказалась у нее между ног, и я впервые услышал ее громкие стоны, пока мои пальцы ласкали ее изнутри.

Все это заставило меня понять, что сейчас я хочу ее больше, чем когда-либо. Она, как наркотик. Она течет в моих венах. Дикая, раскованная, беззаботная Миа. Я едва не произнес слова, которые так долго держал в себе. Чувства, заполняющие мое сердце и разум, такие четкие, но все же пугающие. Но я смог сдержаться, пряча эти чувства глубоко в себе.

И чтобы убедиться, что они там и останутся, я беру Миа за руку и начинаю возмущаться. — Ты просто сумасшедшая.

Она отклоняется назад, хмуря брови. — Ты что злишься на меня?

— Нет, — я чувствую, как опять начал терять контроль, но решил продолжить. — Может быть, немного.

Она вырвала свою руку и села обратно на свое место. Она сидела и смотрела на меня, таким удивленным и ранимым взглядом. — Прости, ладно, этого больше не повториться.

— Я не это имел… — резко выдохнув, я начал поправлять свою одежду. — Если бы мимо проезжали полицейские и захотели бы проверить все ли у нас в порядке, то нас бы арестовали. Ты это понимаешь?

Я сверлил ее серьезным взглядом, а сам в это время застегивал ремень и поправлял футболку.

Ее глаза сверкнули раздражением и упрямством. — Тогда почему ты меня не остановил?

Я выдохнул вместе с нервным смешком.

— Ты постаралась, чтобы я перестал здраво мыслить.

Ее раздражение тут же сменилось самоуверенностью. — Я же говорила, это настоящее произведение искусства.

Ага, а она хренов мастер этого искусства. Я должен был отвернуться, потому что сомневался, смогу ли устоять перед ней, и от этой мысли мне захотелось что-нибудь разбить.

— Знаешь, — сказал я, включая дворники, — тебя никогда не арестовывали, так что поверь мне на слово — это не шутки.

Это очень унизительно, ужасно и пугающе. Ты не представляешь, что будет с тобой дальше, как долго тебя продержат в камере, или разрушит ли эта глупая ошибка всю оставшуюся жизнь. Я до сих пор помню, как меня трясло, помню запах пота и фекалий в переполненной камере. Помню боль в мочевом пузыре, который готов был лопнуть, потому что я терпел, отказываясь идти в туалет на глазах у всех этих людей. Помню вкус так называемой еды, поданной на завтрак. Так что арест это вам, мать его, не шутки.

Миа так долго молчала, и у меня не осталось выбора, как повернуться к ней. И тут она повторила мои слова.

— Поверить тебе на слово? Что ты имеешь в виду?

Черт, черт, черт, черт!

Не могу поверить, что я это сказал. Она меня услышала, ей стало любопытно, а мой мозг уже отчаянно искал хорошую отговорку. Такую же, как я придумал в ответ на ее вопрос о моей татуировке.

— Это же всем известно. Паршиво, когда тебя арестовывают, разве не так?

Она посмотрела, прищурившись, но ничего не ответила, а потом пробурчала. — Полагаю, так.

Ладно, не очень-тоя ее убедил, но это не страшно, лишь бы не задавала лишних вопросов. И я мог бы оставить эту тему. Она понимает. Невинная, неопытная Миа, она никогда не сталкивалась с такими проблемами, и пусть все так и остается.

Но во мне вновь проснулся ублюдок, желающий вставить свое слово. Я открываю рот и произношу неприятную фразу:

— Может, тебе стоит посчитать случившееся уроком и начать вести себя по-взрослому.

Ее лицо помрачнело. Я видел, как заиграли желваки на ее скулах, и она ответила сквозь стиснутые зубы.